… мы обречены изучать не только и не столько информационнокоммуникативную войну, которая в итоге упирается все же в вопрос коммуникаций самих по себе, а войну идеологическую и войну дискурсивную. Важна не только связь между частями, важна мотивация и флаг, важно, в какую сторону будет стрелять человек…[1]

Давыдов А.

Высший уровень управления делами — это когда все дела делаются, а невозможно догадаться, кто настоящий правитель. Следующий уровень — это когда существующего правителя любят и почитают. Более низкий уровень — это когда правителя уважают и боятся. Самый низкий уровень — это когда его презирают и смеются над ним[2]

Китайский мудрец Дао Дэ Цзинь

Формирование ВПО в мире и на отдельных ТВД в XXI веке существенно отличается от того процесса, который существовал прежде, даже относительно недавно, в прошлом веке, по целому ряду особенностей. И прежде всего в области стратегического сдерживания[3] и стратегической обороны[4].

Во-первых, отличаются основные участники ВПО. Если прежде это были ведущие государства, то в настоящее время и в будущем это будут ЛЧЦ и их военно-политические коалиции. Причём в полной мере это относится не только к западной ЛЧЦ, но и индийской, китайской, исламской ЛЧЦ.

Во-вторых, современная ВПО отличается от прошлых ВПО по средствам воздействия. Если прежде это были преимущественно военные средства, то в настоящее время их спектр не только существенно расширился, но и к ним добавились многочисленные силовые, но невоенные средства насилия.

В-третьих, современную и будущую ВПО будут определять новейшие способы использования силы во внешней политике. И не только военной, но и экономической, и иной.

Соответственно и понятие «стратегическое сдерживание» в XXI веке претерпевает существенное изменение. Оно значительно расширяет представления о стратегической обороне до широкого понятия «противоборство», включающего набор самых разных инструментов[5].

Говоря о политике «новой публичной дипломатии» США и западной ЛЧЦ, мы неизбежно имеем в виду ту ее главную особенность, которая относится, прежде всего, непосредственно к России, как одному из важнейших объектов этой политики, которая вытекает из цивилизационного и геополитического противостояния ЛЧЦ. В этом смысле применительно к России «стратегическое сдерживание» предполагает расширение военных средств и способов вооруженной борьбы до самого широкого спектра средств и способов силового противостояния, включая их системное и комплексное использование. Можно представить себе разницу между различными понятиями «стратегического сдерживания» следующим образом:

Рис. 1.

Как правило, внимание обращается на «верхние этажи» сдерживания — ядерное и военно-стратегическое сдерживание, которое определяется сегодня потенциалами стратегических вооружений трех типов:

— стратегические ядерные системы (СНВ);

— стратегические неядерные системы (ВТО);

— стратегическая оборона (эшелонированная ВКО).

Развитие тех или иных систем неизбежно привлекает к себе внимание. В том числе и благодаря посланию Президента России В. В. Путина 1 марта 2018 года, а также описанию стратегического сдерживания в российских нормативных документах — Стратегии национальной безопасности РФ и Военной доктрине РФ, — а также выступлениях высших политических и военных руководителей. В классическом варианте стратегическое сдерживание сегодня ассоциируется со средствами воздушно-космического нападения и обороны.

Главной особенностью современных средств ВКО стало то, что они приобрели откровенно политическое значение: обладание эффективными системами ВКО в настоящее время рассматривается не только как решающее военное преимущество, но и как гарантия политического суверенитета.

В самом общем виде средства воздушно-космического нападения представляют собой следующий набор видов и систем оружия:

Рис. 2.[6]

Перечень средств ВКО — значительно меньше. Их делят на: большой, средней и малой дальности.

Меньше внимания уделяется ВВСТ, которые не относятся к стратегическим системам, однако являются сегодня реально «воюющими». Это сухопутные силы, фронтовая авиация и ВМФ, которые ведут боевые действия на различных ТВД.

Важно подчеркнуть, что эти же военные силы обеспечивают и эффективность применения других силовых средств — экономических, финансовых, даже информационных. Так, политика силового, прежде всего, экономического, давления США на КНДР обеспечена всей военной мощью США, Республики Корея и Японии, которые могут использовать ее, если руководство КНДР в ответ на экономические санкции использует военную силу.

Рис. 3. Социально-экономические интересы (ценности) США[7]

Вполне очевидно, что в этом случае ядерная мощь США может оказаться неэффективной. От нее может пострадать не только население Кореи, но и КНР, и Японии, и России, что недопустимо. Поэтому основным инструментом сдерживания становится неядерная военная мощь.

Учитывая, что противоборство между ЛЧЦ неизбежно переносится в мировоззренческую, идеологическую и когнитивную области, отношения между государствами, однако, до настоящего времени в наименьшей степени учитывают эту особенность. Они сводятся, как правило, к оценке соотношения сил, военной мощи, намерений и военных стратегий.

Между тем именно на уровне мировоззренческом и идеологическом конкуренции в области ценностей концентрируются основные противоречия в XXI веке, а также именно на них неизбежно переносится акцент в разработке средств и способов войны и других силовых действий. Так, в частности, американская система ценностей, ее интересы и самая общая (абстрактная) модель, представляет собой некий «набор», который, по мнению американского истэблишмента, является «универсальным» и должен быть распространен во всем мире.

Получается, что нередко, разрабатывая силовые средства и способы политики, мы игнорируем эту особенность и акцентируем внимание не на самых важных, а относительно второстепенных областях. Это можно попытаться представить на рисунке следующим образом:

Рис. 4. Основные области военно-силового противоборства в XX и XXI веке между субъектами МО и ВПО

Как видно из рисунка, смена основных субъектов противоборства ведет к смене основных областей противоборства в XXI веке, которыми стали, прежде всего, политико-идеологические и когнитивные области, связанные с человеком, его потенциал развития, и институты развития человеческого потенциала[8]. Изменились соответственно и стратегия противоборства, а также средства силового противоборства которые стали ориентироваться, прежде всего, на эти новые области: информацию, когнитивные и социальные области человечества[9].

Так, смена основных субъектов противоборства — государств на ЛЧЦ — привела к тому, что задача формирования новых военно-политических коалиций на базе ЛЧЦ и новых центров силы приобрела решающее значение. В США это нашло отражение в важнейших политических и военных документах, принятых в последние 20–25 лет, в Европе — в развитии Евросоюза, в Азии — в стремлении КНР и Индии создать сообщества партнеров и союзников, в исламском мире в возрождении идеи халифата.