Большинство сценариев развития международных отношений, составленных до 2014 года, сегодня полностью утратили свою актуальность[1]

Я. Новиков, Генеральный директор  АО «Концерн ВКО „Алмаз-Антей“»

Изучение военно-политических особенностей правительственных сценариев развития в мире и России имеет исключительно важное значение потому, что они, как правило, — стихийно и субъективно складывающиеся, — в минимальной степени находятся под влиянием сознательных и планируемых решений. Субъективность, хаотичность и непредсказуемость военно-политических и военно-экономических решений усугубляется объективной невозможностью прогноза развития стратегической обстановки. Таким образом, происходит «наложение» одной группы субъективных факторов — непредсказуемости военной политики России — на другую группу — непредсказуемость развития СО в мире, — что дает «непредсказуемость в квадрате», т.е. абсолютную непредсказуемость, от которой необходимо по возможности как-то избавляться для того, чтобы иметь хотя бы самые общие военно-политические ориентиры[2].

Можно предположить, что если в числителе некой дроби будет стоять значение, которое будет обозначать понимание существующих и будущих реалий мировой ВПО, а в знаменателе — значение, обозначающее адекватность национальной стратегии (и военной политики), то теоретически может получиться некий результат, отражающий степень соответствия национальной политики внешним угрозам. Но как первая величина (ВПО, состоящая из тысяч переменных), так и вторая величина (состоящая из не меньшего числа факторов), понимаемые субъективно разными представителями правящей элиты совершенно по-разному, дают очень условное восприятие действительности, отражающее лишь отчасти реалии.

         _        МО – ВПО

                  реальность

=

                    Национальная стратегия

При всём том, почему-то считается, что процедура согласования и проработки ГОЗ и военно-технических заданий, как и планов военного строительства, — наиболее проработанная и согласованная. Что  очень далеко от реальности, как говорит нам вся военная история. Если ситуация такова — а это так и есть — то, вполне естественно, что их военно-политические последствия в минимальной степени прогнозируются и учитываются[3].

По весьма простой причине — они не планируются, более того, даже не рассматриваются. Кто, например, в 2015–1017 годах в России оценивал негативные последствия реформ в образовании для НЧК в оборонной промышленности или вооруженных силах? Или кто может прогнозировать в 2018 году в правительстве (кроме специалистов Генштаба и ВКО «Алмаз-Антей») будущие последствия массированного строительства ВТО в США?

Исходя из этого, необходимо попытаться спрогнозировать реальные последствия социально-экономического развития России до 2025 года в ходе реализации любого из декларируемых правительством (но, как мы знаем, никогда не реализуемым) сценариям. Я исхожу из того, что в долгосрочной перспективе развитие российской экономики и социальной сферы будет определяться следующими основными реальными тенденциями), которые неизбежно окажут влияние на военно-политические особенности развития страны (о которых можно судить на начало 2018 года)[4]:

1.      Постепенной, но медленной адаптацией к замедлению темпов роста мировой экономики и спроса на углеводороды, постепенным и медленным возвращением к промышленному и научно-техническому развитию, которые — не смотря на все оптимистические декларации правительства — останутся второстепенными характеристиками. Это будет означать такое же постепенное и медленное восстановление ОПК и Вооруженных сил, происходящее, как правило, на прежней технологической основе, и постепенно все более отстающее от мирового уровня. Выдающиеся советские достижения в системах ПВО-ПРО, авиации и бронетанковой техники будут сходить к 2025 году на нет, теряя модернизационный ресурс;

2.      Усилением зависимости платежного баланса и экономического роста от притока иностранного капитала и состояния инвестиционного климата, не способностью правительства переориентироваться на внутренний спрос и ростом внешней зависимости. Инерция и стагнация станут желательной нормой, которую сможет изменить только смена политико-идеологической парадигмы, либо резко обострившаяся внешняя угроза. С военно-политической точки зрения это будет означать падение возможностей ВТС и способностей ВВСТ России конкурировать с другими странами в ряде высокотехнологических областей, прежде всего робототехники, БЛА, микроэлектроники.

3.      Исчерпанием имеющихся технологических заделов в ряде высоко- и среднетехнологичных отраслей экономики при усилении потребности в активизации инновационно-инвестиционной компоненты роста. Правительство будет активизировать «точки технологического роста», будучи не в состоянии перейти к общему технологическому развитию. В ряде областей ОПК возможно удастся сохранить уровень и качество производства за счет зарубежных технологий, приобретенных в предыдущие годы.

Отсутствие задела в фундаментальных науках и технологиях развития нового века неизбежно приведет к отставанию «по всему технологическому» фронту, которое скажется на ОПК России.

4.      Необходимостью преодоления нарастающих ограничений в инфраструктурных отраслях (электроэнергетика, транспорт), приобретающих лавинообразный характер. Отсталая инфраструктура сможет развиваться по двум основным направлениям:

— точечным, отдельным направлениям, как это было до 2018 года;

— за счет партнерства с зарубежными инвесторами, которые могут быть заинтересованы, например, в развитии транспортных коридоров.

5.      Начавшимся сокращением населения в трудоспособном возрасте в сочетании с усилением дефицита квалифицированных рабочих и инженерных кадров, что особенно тяжело сказывается на ОПК, где требуется высококвалифицированный персонал не только ИТР, но и рабочих.

Эти негативные тенденции правительство будет пытаться компенсировать отдельными акциями по аналогии с теми, которые предпринимались в 2005–2017 годах, не влияющими принципиально на качество и количество НЧК, сохраняя его уровень на 2017 год, но постепенно уступая позиции и скатываясь за пределы развитых государств (за 70-е место ИРЧП).

6.      Усилением конкуренции как на внутренних, так и на внешних рынках при значительном сокращении ценовых конкурентных преимуществ из-за опережающего роста заработной платы, энергетических издержек.

С учетом этого основные варианты долгосрочного социально-экономического развития Российской Федерации определяются степенью реализации следующих ключевых факторов:

— степенью развития и реализации сравнительных преимуществ российской экономики в энергетике, науке и образовании, высоких технологиях и других сферах;

— интенсивностью инновационного обновления обрабатывающих производств и динамикой производительности труда;

— модернизацией транспортной и энергетической инфраструктуры;

— развитием институтов, определяющих предпринимательскую и инвестиционную активность, эффективностью государственных институтов;

— укреплением доверия в обществе и социальной справедливости, включая вопросы легитимности собственности;

— интенсивностью повышения качества человеческого капитала и формирования среднего класса;

— интеграцией евразийского экономического пространства.

В зависимости от степени реализации этих факторов формально правительством выделяются три сценария социально-экономического развития в долгосрочной перспективе — консервативный, инновационный и целевой (форсированный)[5], совпадающих целиком с предлагаемой мною классификацией сценариев на «Инерционный», «Инновационный» и «Мобилизационный». Примечательно, что, как уже говорилось, эти сценарии носят теоретический характер. На практике они будут реализованы в одном-единственном инерционном базовом правительственном сценарии, который становится нормой уже более 15 лет, — «стагнационно-инфляционном» сценарии. С поправкой на вполне вероятное снижение уровня инфляции до 3%.

«Целевой» (форсированный) вариант базового сценария разработан на базе инновационного сценария, являясь таким же теоретическим и не практическим вариантом базового сценария. При этом он характеризуется формально форсированными темпами роста, повышенной нормой накопления частного бизнеса, созданием масштабного несырьевого экспортного сектора и значительным притоком иностранного капитала, а также другими необоснованными «пожеланиями».

Сценарием предусматривается полномасштабная реализация всех задач, поставленных в указах Президента Российской Федерации от 7 мая 2012 г. № 596–606, но которые, как стало ясно к 2018 году, будут выполнены в лучшем случае на 50%.

По этому сценарию среднегодовые темпы роста ВВП повышаются до 5,0–5,4%, что повышает вес российской экономики в мировом ВВП до 5,3% мирового ВВП к 2030 году. В «Мобилизационном» сценарии эти темпы могли бы достигать 9–12%, что соответствовало бы темпам развития ВВП в КНР в некоторые периоды.

Рассмотренные три основные сценария развития предполагают относительную стабилизацию динамики цен на нефть и другие сырьевые ресурсы в реальном выражении.

При этом все сценарии правительства представляли собой неоправданный оптимизм в отношении цен на энергоресурсы, что изначально лишает любое стратегическое планирование реалистической основы. Так, измеряемые в долларах США 2010 года, цена на нефть в период 2013–2030 гг. ожидалась на уровне 90–110 долларов за баррель. В долларах текущих лет цена на нефть достигает к 2030 году 164 долл. за баррель. Цена на российский экспортируемый газ в долларах 2010 года в среднем за период 2013–2030 годов в среднем оценивается в 310 долл. США за тыс. куб. м, что приблизительно соответствует текущим ценам на газ. При этом риски снижения цен на газ, особенно в среднесрочной перспективе, выше, чем риски снижения цен на нефть, что может значительно изменить условия развития российской экономики.

МЭР объяснял различия в сценариях тем, что они «вытекают из внутренних факторов, разной модели поведения бизнеса и государственной политики развития и обеспечения макроэкономической сбалансированности», что, на самом деле, мало что объясняет. Подлинные различия заключаются в целеполагании и создании механизмов для реализации таких сценариев.

Основные преимущества инновационного сценария в динамике экономического роста и доходов населения по сравнению с консервативным сценарием проявляются после 2015–2018 годов. В то же время уже в среднесрочной перспективе инновационный сценарий отличается от консервативного качественными параметрами экономического и социального развития, особенно в сфере развития человеческого потенциала[6].

Инновационный сценарий отличается повышенной устойчивостью к возможному падению мировых цен на нефть и сырьевые товары, а также к общему ухудшению мировой динамики и усилению глобальных торговых и финансовых дисбалансов. В то же время форсированный сценарий, который предполагает максимизацию использования всех факторов роста, будет характеризоваться усилением макроэкономической несбалансированности. Вариант предполагает рост долгов корпоративного сектора до 119% ВВП в 2030 году против 78% ВВП по инновационному сценарию. Долги домашних хозяйств вырастут по форсированному сценарию до 65% ВВП, по инновационному сценарию — до 52% ВВП. Сальдо счета текущих  операций в форсированном сценарии, начиная с 2014 года (в консервативном с 2015 года), становится устойчиво негативным, что приведет к повышению уязвимости национального хозяйства к внешним шокам.