… Мы не можем знать наверняка какие конфликты, вызовы или угрозы состоятся в будущие 100 лет или 10 лет … И мы должны подготовить наши институты к неожиданностям [1]
Ч. Хейгел, министр обороны США
… все крупнейшие геополитические игроки находятся в состоянии перманентной войны друг с другом за «прорыв» в постиндустриальную эпоху… за контроль над источниками ресурсов и недопущение к ним альтернативных центров силы, за свое цивилизационное выживание [2]
А. Владимиров, военный теоретик
Усиление борьбы локальных цивилизаций за природные ресурсы и допуск к ним, а также за контроль над транспортными коридорами неизбежно обостряет проблему не только геополитического и экономического, но и собственно военного контроля над огромными территориями, по которым проходят транспортные коридоры и на которых располагаются природные ресурсы. Примечательно, что еще недавно борьба между локальными цивилизациями за территории и ресурсы не казалась актуальной, а военные столкновения из-за них, – казались малореальными. Вплоть до второго десятилетия XXI века господствовала модель войны США в Персидском заливе (1990–1991 гг.), когда вооруженные силы США обеспечивали быструю и эффективную политическую победу при гарантированной информационной поддержке, позволявшей «не только соответствующим образом выстроить общественное мнение населения Соединенных Штатов, но и влиять на мировое общественное мнение» [3].
Настойчиво (и не случайно) внедрялась точка зрения, что в постиндустриальную эпоху природные ресурсы потеряли своё значение, а экспортеры наукоемких технологий, товаров и услуг диктуют не только цены, но и масштабы спроса на мировом рынке. Соответственно предлагался и вывод о том, что природные ресурсы, включая территории, перестали быть предметом споров, а тем более международных конфликтов, из-за которых начинались войны.
В действительности ситуация в XXI веке представляется совершенно иначе: войны, как средство политики, нужны не только для контроля над ресурсами и транспортными коридорами, а для контроля над нацией, ее системой ценностей, общественно-политическим устройством и, в конечном счете, национальными интересами. «Только» природные ресурсы и рынки, как оказалось, приобретение недолговременное. Другое дело, если установлен контроль над обществом и элитой, который позволяет пользоваться необходимыми ресурсами.
Точка зрения необходимости отказа от прямого контроля господствовала вплоть до недавнего времени, когда вопрос о споре за природные ресурсы и территории вновь обострился и стал еще более актуальным, чем в XX веке, но в принципиально иной плоскости: нужно чтобы эти ресурсы отдавались добровольно правящей элитой. Нации, государства и локальные цивилизации отнюдь не исчезли, а их интересы не растворились в глобальных интересах0 поэтому жестко контролировать элиты стало невыгодно. Наоборот, по мере ликвидации политического лидерства бесспорного монополиста в мировой политике – США, – начавшегося недавно, проблемы национального суверенитета, контроля над ресурсами и изменения соотношения сил в пользу национальных элит становились все более актуальными. Чем выше способность контролировать ситуацию через национальную элиту и подготовленное общество, а не через победу в войне, тем выше политическая и экономическая эффективность. В конце-концов не так уж и важно, кто формально владеет и управляет ресурсом, если управляющий делает это в интересах реального владельца.
В этих новых условиях очень важным оказалось сохранение старых и потенциально возможных войн и конфликтов в «замороженном» или «тлеющем» виде потому, что позволяет жестко контролировать национальную элиту. В условиях возможной войны зависимость от внешней политической и военно-технической поддержки становится критически важной.
Наконец, новые мировые реалии, безусловно, объективно усилили тенденцию возвращения, «национализации» национальных интересов. Ограниченность не только уже известных дефицитов природных ресурсов, оказалась неполной, – добавился острый дефицит пресной воды, исчерпанность пропускной способностей транспортных коридоров, ограниченность не только земных, но воздушных и морских пространств.
В условиях быстрого роста населения и дефицита ресурсов, быстрый рост новых центров силы, прежде всего КНР, Бразилии, Индии, Мексики, Индонезии и России, неизбежной вносит коррективы в прогнозы соотношения сил в будущем, что хорошо видно на примере соотношения сил РФ и КНР).
[4]
[5]
Соответственно и конфликтная СО не была в качестве приоритетных тем для анализа, а тем более политических действий. Как справедливо заметил А.Арин, «Прогнозисты и футурологи США тоже не определяют конкретных периодов своих прогнозов для XXI века, а дают их или как тенденции, или как желательное будущее. Но в их прогнозах обнаруживается любопытная вещь. Ещё в середине 1990-х годов, т. е. сразу после распада СССР, прогнозисты не думали о единоличном лидерстве США. Некоторые из них (например, Чарльз Кегли-младший и Грегори Раймонд) даже предполагали возможность таких «альянсов»: Русско-американский альянс (который обеспокоил бы ЕС), Американо-европейско-русскую ось, которая вызвала бы беспокойство Китая и Японии. Хотя такого типа альянсы они и не исключали, однако всё же полагали, что эти варианты были бы опасны для мира.
Даже такой консервативный теоретик, как Кеннет Уолц предполагал возможность «сосуществования и взаимодействия с другими великими державами» (имелось в виду США с Японией, Россией и Германией). Тогда Россия ещё рассматривалась как «великая держава».
Примером того как контроль над территориями и природными ресурсами, который превращается в реальную военно-политическую проблему формирования мировой СО и стратегических обстановок в регионах. Например, такими СО становятся относительно новые в военном отношении регионы как Центральная Азия и Арктика. Вместе с тем не стоит думать, что устоявшиеся государства и границы перестали быть предметом спора. После длительного периода ялтинско-потсдамских договоренностей в конце XX века Европа «вдруг» столкнулась с взрывообразным процессом пересмотра влияния отдельных государств, союзов, а, как следствие, и территориальных границ. Причем этот процесс отнюдь не остановился. Война на Украине в 2014 году показала, что такой конфликт может иметь под собой и глубинные территориальные, этнические и исторические корни.
[7]
Важно в этой связи понимать особое значение сценариев развития ЧЦ, которые оказывают решающее влияние на сценарии МО и ВПО, включая стратегические прогнозы развития этих сценариев, по трем основным причинам:
Во-первых, человеческая цивилизации всегда ограничена временными и пространственными рамками и изменения в этой системе координат ведут к качественному, «фазовому переходу», когда меняются все основные парадигмы развития.
Во-вторых, исключение из стратегического прогноза, либо недооценка одного из сценариев развития ЧЦ неизбежно ведет к исключению всей последовательности сценариев развития МО, ВПО и СО. Так, например, исключение сценария развития ЧЦ под условным названием "столкновение цивилизации" (усиление цивилизационного противостояния) ведет к отказу от учета таких сценариев развития ВПО как религиозное и цивилизационное противостояние, религиозные войны (например, между суннитами и шиитами) и т.д.
В-третьих, сценарии развития ЧЦ сказываются на всех аспектах развития различных сценариев МО, ВПО и СО, что хорошо видно, например, на рисунке, сделанном авторами в Институте военной истории [8].
Так, описывая новый внешний формат мирового развития. Д. Белоусов, выделяет следующие сценарные факторы [9], влияющие на развитие отдельного региона. В данном случае – Арктики.
[10]
Кроме того важно учитывать, что глобальное потепление, в результате которого за последние 15 лет ледовый покров уже уменьшился на 25–27%, может свести на нет все преимущества географического положения России, увеличив уязвимость ее ядерных сил сдерживания. США активно развивают ПРО морского базирования, в том числе предполагая размещение их элементов в Северном Ледовитом океане с тем, чтобы контролировать большую часть российской территории.
Все эти соображения и тенденции: борьба за ресурсы и транспортные маршруты, разногласия по принципиальным подходам, милитаризация и глобальное потепление – превращают борьбу за Арктику в сложную многофакторную игру, в которой все более значительное место занимает военная составляющая [11].
[12]
В частности, решением Президента РФ Северный флот выведем из состава Западного военного округа (ЗВО), он станет главной ударной силой нового Объединенного стратегического командования (ОСК) «Север».
Новые группировки формируются в соответствии со стратегической программой «Арктика-2020», утвержденной в прошлом году. «В состав ОСК «Север» будет включен ряд частей и соединений других видов и родов войск Вооруженных сил РФ, которые также выведут из подчинения ЗВО», – отметил он. По словам источника, формирование нового командования завершится к концу года, оно получит статус пятого по счету военного округа, хотя и не будет называться так официально. «Группировки войск, которые войдут в состав ОСК «Север», должны быть полностью обеспечены вооружением, техникой и всеми другими материальными средствами к 1 октября и укомплектованы личным составом на 100% к 30 декабря этого года», – уточнил собеседник.
«Помимо Северного флота и других, изымаемых из ЗВО, частей и подразделений в ОСК «Север» включат и новые группировки, развертываемые в арктической зоне, в том числе на Новой Земле, Новосибирских островах, Земле Франца-Иосифа, острове Врангеля», – добавил источник. В командование, по его данным, войдут уже имеющиеся в местах постоянной дислокации формирования других видов и родов войск, а также других силовых структур.
Оперативное управление новым командованием будет осуществлять Национальный центр управления обороной РФ. «Зона ответственности ОСК «Север» в ее верхней части будет включать Северный полюс, разграничительная линия на юге с Тихоокеанским флотом окончательно пока не установлена», – заключил источник [13] .