Развитие оборонно- промышленного комплекса и вооружённых сил России и стратегическое планирование в области военной безопасности

 

Америка никогда не намеревалась делить власть на земном шаре с Россией, да и не могла этого, даже если бы и хотела. Новая Россия была просто слишком слабой … [1]

З. Бжезинский, бывший помощник президента США по национальной безопасности

 

Стратегическое планирование в области военной безопасности предполагает, как минимум, стратегическое планирование в области социально-экономического и научно-технического развития во взаимосвязи со всем комплексом вопросов развития средств безопасности, где собственно военные средства составляют только часть от всех средств обеспечения национальной и военной безопасности. Иначе говоря, стратегическое планирование в области развития ВС и ОПК — часть более общего стратегического планирования в области социально-экономического развития и обеспечения национальной безопасности[2] . Очень важная, может быть, даже важнейшая, но часть, что множество раз подтверждалось военной историей [3].

Яркий пример — военная реформа, проводившаяся военным министром, генерал-адъютантом Д.А. Милютиным по утверждённой в 1873 году императором Александром II программе, которая стала важной частью всей политики реформ императора[4].

На развитие ВС и ОПК государства непосредственное огромное влияние оказывают конкретные результаты военно-силового противоборства, прежде всего, ведения крупномасштабных военных действий. Они становятся тем объективным критерием, с помощью которого происходит оценка состояния ВВСТ, всех областей военного искусства, качества человеческого потенциала ВС и институтов управления государством.

Как правило, выводы из таких военных действий следуют не только в области военного искусства и ВВСТ, но и деятельности государственных институтов и, конечно же, кадров.

Причём, чем крупнее военный конфликт, тем масштабнее следуют выводы, но даже после не самых крупных военных конфликтов, как правило, следуют значимые выводы. Так было в СССР, например, после войны с Японией на Халкин-Голе, «зимней войны» с Финляндией. Также было в Японии после того же военного конфликта с СССР. В частности, уже в ноябре 1939 года под эгидой Генштаба Японии была создана группа из 32 офицеров, которая до февраля 1940 года анализировала итоги военных действий. Её выводы в целом носили ограниченный характер и сводились к следующему:

— в будущем нужно внимательнее относиться к возникающим пограничным конфликтам;

— японские войска продемонстрировали высокий боевой дух;

— советские войска превосходили японцев в вопросах снабжения, в количестве и качестве боевой техники;

— советские войска продемонстрировали умение координировать применение родов оружия и сочетать высокую огневую мощь с мобильностью.

Несмотря на то, что рассматривать вопросы совершенствования вооружения комиссии были запрещено, отчёт её включал массу технических подробностей и предложений по улучшению оснащения войск. Признавалась, например, слабость японских танковых частей, связи и подвоза; отмечалось преимущество РККА в мобильности, отдавалось должное её огневой мощи и умению организовать систему огня в обороне[5].

И, наоборот, фактический отказ от использования опыта войны ВС СССР в Афганистане, на Северном Кавказе и очень ограниченный опыт применения ВКС в Сирии, безусловно, отразился на военных действиях в ходе СВО на Украине. В этой связи возникает ряд вопросов, связанных с изучением опыта ВС РФ, например, в ходе КТО на Северном Кавказе и в Северной Осетии, его использовании (неиспользовании) в СВО на Украине. Как признавался мне один из руководителей группировки на Северном Кавказе, ни опыт, ни кадры широко не использовались в СВО, что отразилось, безусловно, на эффективности ВС.

Очень важен, например, опыт японской армии на Халкин-Голе, где обратили специальное внимание на проблемы подготовки операций. Целая глава отчёта генштабу была посвящена вопросу накопления необходимых запасов. Критике подвергся популярный в Императорской армии тезис «операция требует, логистика подчиняется», действительно очень странный. Пожалуй, это было наиболее смелое место отчёта. Там же обсуждали планирование подвоза и подкреплений. Интересно, что было рекомендовано вернуться к практике формирования «квадратных» дивизий; видимо, они показались более устойчивыми к потерям. Примечательно, что этот опыт повторился в ходе СВО, когда накопленные за- ранее запасы ВВСТ в России сыграли решающую роль.

Этот же опыт подтвердил общее правило: развитие вооружённых сил и промышленности в возрастающей степени становилось зависимым от общего уровня развития производительных сил, культуры и науки государств, а в последние века — от уровня развития человеческого капитала[6]. В дальнейших разделах мы увидим прямую взаимосвязь и взаимозависимость военной мощи от общего уровня экономики и технологий страны.

Не случайно существуют и приобретают всё большее значения различные стратегии и доктрины безопасности — «продовольственной», «экологической», «информационной» и т. д., а 16 июня 2022 года министр финансов РФ А. Силуанов, например, предложил на ПЭФ для России доктрину «технологической безопасности» (которая лежала в основе развития СССР, но необходимость которой фактически отрицалась либералами)[7].

Именно информационная безопасность и зависимость от некоторых деталей микроэлектроники поставила ОПК РФ в сложное положение к началу СВО в 2022 году, хотя за 5 лет до этого были приняты необходимые решения в данной области.

В современный период стало очень важным точно оценить не только современное состояние средств и способов обеспечения национальной и военной безопасности, но и соотношение между ними, в частности, между военными и не военными средствами, мерами и способами обеспечения безопасности, а также спрогнозировать это соотношение на долгосрочную перспективу. Так, отставание в развитии информационных систем и средств связи, космических средствах наблюдения, гражданских средствах массовой коммуникации очень болезненно сказалось на эффективности ВС РФ. В частности, широко использовалось в ВСУ система «Крапива», которая позволяла с обычных (гражданских) средств связи передавать точную информацию для средств поражения практически мгновенно, что ставило объекты под удар.

Исключительно важную роль в военном противоборстве приобрели институты развития — государственные и не государственные — человеческого капитала самого широкого спектра — от обычных школ до международных НКО и СМИ. Они фактически превратились в средства ведения не только информационной, но и материальной войны.

Они же стали важнейшими инструментами мобилизации общества.

Достаточно вспомнить значение нацистских государственно-общественных организаций, которые стали главными инструментами мобилизации на Украине.

Такое же огромное значение эти институты стали играть и в России, где от способности национальной мобилизации стало зависеть сопротивление общества и институтов государства. Причём, даже в области развития ВС и ОПК значение не военных средств и способов приобретает все большее значение. Так, например, в концерне ВКО «Алмаз-Антей» исключительное внимание уделяется развитию НЧК и его институтов[8] не только в НИИ и КБ, но и на производствах, где видят в этом главное условие успешного развития ОПК. Именно такой подход к человеческому капиталу позволил Концерну резко увеличить производство в начале СВО.

Аналогичная ситуация наблюдается в ВС, где институты развития и НЧК личного состава и командования приобретают все более важное, даже решающее значение. Так, в специальной операции на Украине именно качество человеческого потенциала военнослужащих, — прежде всего, профессионализм, самоотверженность, — оказалось решающим фактором боевой эффективности.

Строго говоря, стратегическое планирование в области военной безопасности начинается с определения значения ВС и ОПК в общей системе мер обеспечения безопасности государства. В прежних разделах этой проблеме, прежде всего, институтами развития НЧК и противодействия им, было уделено достаточно внимания. Поэтому в данной серии очерков основное внимание будет сконцентрировано на военно-технических, военно-технологических и военно-экономических аспектах проблемы стратегического планирования во взаимосвязи ОПК и ВС.

При этом, важная роль принадлежит историческому подходу в оценках и прогнозах развития ОПК и ВС потому, что именно в истории видна эволюция развития взаимосвязи развития человечества- промышленности- технологий и вооружений. В качестве современного примера можно привести переоценку взаимосвязей между «человеком-технологиями-ВВСТ», сделанную в последнее время в США. В частности, ведущие разработчики военных технологий в США признают, что «По мере того, как Соединённые Штаты и их союзники переходят от почти четверть векового сосредоточения внимания на глобальной войне с терроризмом к новым реалиям, как указано в действующем Законе об ассигнованиях на национальную оборону (NDAA)[9], который санкционирует уровни финансирования и предоставляет полномочия для военных и других важнейших приоритетов США, предполагается, что технологии и возможности также должны адаптироваться и приспосабливаться к новым оперативным условиям. Кибер и информационная война будет иметь больший приоритет, чем когда-либо прежде, поскольку NDAA описывает среду угроз»[10].

Иными словами, корректировка военно-политических приоритетов, целей войны от глобальной террористической угрозы к противоборству с великими державами влечёт за собой смену акцентов в развитии средств и способов ведения военных действий в пользу киберопераций, а также других средств информационного воздействия на противника.

Авторы этих технологических новаций вполне закономерно ставят вопрос о том, «Как же тогда возможности операций в киберпространстве (CO) и информационных войн (IW) могут быть наилучшим образом согласованы для поддержки и обеспечения многодоменных операций по широкому спектру угроз, в то же время, обеспечивая безопасность и защищённость критически важной инфраструктуры и активов? С одной стороны, СО и ИВ должны действовать в некинетической среде фазы 0 или «слева от стрелы», чтобы помочь формировать, сдерживать, защищать и информировать, и в то же время занимать позицию, чтобы гарантировать боевой командир и национальный командный орган (NCA) свободу манёвра в киберпространстве, лишая противников того же в случае начала боевых действий»[11].

Чтобы обеспечить командиру свободу манёвра в ведении объединённых операций и обеспечить преимущество в информации и доминирование в принятии решений, киберкомандование армии создало новые возможности и возможности в виде уникальных новых подразделений и команд; это в дополнение к уже созданной Cyber Mission Force[12].