Силовое противоборство — главная особенность развития современного сценария МО

Ещё в ходе Второй мировой войны стало ясно, что торгово-экономическая взаимозависимость не является непреодолимым препятствием для использования военного насилия. Ни в отношениях Германии с СССР, ни с США. Так, колебания советского руководства накануне нападения Германии в 1941 году были вызваны, в том числе, сохранявшейся сильной зависимостью Германии от поставок сырья из СССР.

Такая же масштабная зависимость существует в настоящее время между США и КНР. Она измеряется торговым оборотом в сотни миллиардов долларов, но это не стало препятствием для обострения отношений между ними летом 2022 года в период очередного тайваньского кризиса.

Рис. 1.

Нарастающее военно-силовое противоборство в «Переходный период» оценивается по-разному. Еще в начале века в России не хотели этого признавать либералы, которые связали свое будущее с Западом.

Они открыто говорили с конца 80-х годов о необходимости фактической капитуляции, отказу от суверенитета и идентичности, что неизбежно требовало от них «идиотского оптимизма» в оценке МО и его будущего. Такая неадекватность сохранялась даже после 2014 года, а в некоторых слоях правящей элиты — и в настоящее время.

Воспринимается в настоящее время это по-разному. В частности, в КНР существует такое представление (Рис. 2)[1]:

Рис. 2.

Это силовое противоборство — главная особенность развития современного сценария МО, которая реализуется в форме иррегулярной войны — войны, в которой участвуют не только государства и их институты, но и негосударственные образования, прежде всего, институты развития человеческого потенциала: НКО, университеты, СМИ, др. и отдельные граждане, представляющие собой главную силу развития современного общества и экономики — творческий класс[2].

В фокусе операций в иррегулярной войне находится население и правящая элита страны — объекта нападения. Стратегическая цель направлена на то, чтобы захватить и удержать контроль над правящей элитой, населением через использование политических, психологических, информационных и экономических средств и методов[3]. В ходе иррегулярной войны ВС США используют непрямой подход с целью разложить власть, подорвать её влияние и волю и лишить власть поддержки народа[4].

Ещё в документах ОКНШ США в 1964 году говорилось, что стратегия — «Искусство и наука развития и использования политических, экономических, психологических и военных сил, необходимых в мирное и военное время, для оказания максимальной поддержки политики…»[5].

Стратегия современной иррегулярной войны, которую ведут США в глобальном масштабе, была закреплена в наставлении по ее ведению, разработанном Пентагоном ещё в мае 2010 года. В последующие годы спектр средств, мер и методов иррегулярной войны расширялся как за счет увеличения традиционных силовых и военных средств, так и не традиционных силовых, не военных средств и методов ведения противоборства.

Частной формой иррегулярной войны стали гибридные войны, имеющие ограниченный по месту и средствам использования, характер. «Когда дело доходит до политических целей, гибридные войны, скорее всего, примут вид иррегулярной войны, где её практики стремятся подорвать легитимность и авторитет правящего режима», — пишет известный политолог Л. Савин[6].

Таким образом, современный сценарий развития МО — сценарий развития силового противоборства, эскалация которого ведет с высокой степенью вероятности к его переходу в военно-силовую фазу, исключающую в качестве основ политики формы мирного сотрудничества.

Это характерно для всех основных субъектов МО, но, прежде всего, западной ЛЧЦ и военно-политической коалиции, которая ставит своей задачей сохранить сложившуюся военно-политическую и финансово-экономическую систему на будущее с помощью всего спектра инструментов силовой политики.

Во многом аналогичную цель ставит и руководство КНР, и китайской ЛЧЦ. Так, применительно к КНР и китайской ЛЧЦ и военно-политической коалиции, в этом случае возможно, строительство отношений в МО нового типа — новая редакция старой теории «трех миров» Мао Цзэдуна: на современной международной карте существует три мира: бедные страны, богатые страны и Китай. Китай должен, непрерывно решая собственные противоречия в социально-экономическом развитии, выполнять историческую миссию — быть стабилизатором мировой политики и экономики, движущей силой реформы глобального управления и маяком (навигатором) будущего развития бедных государств.

Возможно, эта инициатива становления международных отношений нового типа, как полагают индийские аналитики, формирует новую версию древней китайской философии политического управления, называемую «тянься» (tianxia). Она подразумевает управление народами с различными культурами и из разных географических мест одним правителем»[7].

Похожую цель преследует также исламская ЛЧЦ, где пока еще не определился главный центр силы, но общий сценарий — силового противоборства с другими ЛЧЦ и центрами силы — просматривается вполне определенно на примере контртеррористической операции (КТО) России на Северном Кавказе, а также очень хорошо представляет собой политика Турции, как одного из потенциальных лидеров этой силы.

Наконец, аналогичные цели преследуют и другие ЛЧЦ — индийская, бразильская, индонезийско-океаническая и другие, которые неизбежно будут проявлять свои внешнеполитическим амбиции по мере экономического и демографического развития. Особенно по мере развития национального человеческого капитала этих ЛЧЦ и мощных социально-политических изменений, вытекающих из ускоренного роста потенциала «креативного класса»[8].

Авторы: А.И. Подберезкин, О.Е. Родионов