СВО происходит не в вакууме, а в конкретной мировой военно-политической обстановке, развивающейся по военно-силовому сценарию эскалации использования военной силы. Общие закономерности ВПО распространяются и на СВО, и весь потенциальный ТВД в Европе, что подчёркивает не региональное значение специальной операции, в которой сочетается весь спектр силовых приемов – от мягкой силы и формирования широкой антироссийской коалиции  до массированного применения практически всех видов и систем вооружений.  Во многом это обстоятельство относится не только к политике США, но и вполне объективно отражает общие закономерности мирового развития в условиях хаотизации МО.

«Эпоха перемен», особенно когда она занимает длительное время, как правило, вынуждает отказываться от политико-дипломатических и правовых институтов в пользу силовых. Прежде всего, военных. «Дипломатия замолкает, когда говорят пушки» – так было всегда и в нашем периоде хаотизации отношений,  это правило просто подтверждается. Качественные, революционные изменения в мироустройстве в новом веке не менее радикально повлияли и влияют на состояние ВПО в мире с точки зрения усиления военно-силовой составляющей политики всех государств-участнц системы МО-ВПО[1].

При этом, – далеко не всегда такое усиление значения вооруженного насилия приводило к желаемым политическим результатам: ХХ и ХХI века были не только периодами многочисленных войн, но и в целом доказательством того, что военные результаты далеко не всегда превращаются в реализацию поставленных политических целей, но всегда связаны с повышенным риском и огромными материальными издержками[2]. Военная интервенция западной коалиции в Ираке – яркий пример[3]. Были потрачены триллионы долларов, но проблема установления западного контроля решена не была. Аналогичный пример – Афганистан, где США за 20 лет истратили триллионы долларов, а затем были срочно свернуть военную операцию, оставив своим врагам – талибам – ВВСТ на сотни миллиардов долларов.

Таким образом, можно признать, что не все проблемы можно решить с помощью военной силы. Не все, но очень многие, особенно, когда используется системно и комплексно весь набор силовых инструментов, которые, как показывает опыт СВО, можно трансформировать в военно-силовую политику в отношении России в формате гибридной войны. Надо признать, что применительно к России США и их союзникам это удалось. Прежде всего, потому, что они реализовывали долгосрочный политический сценарий в отношении России с чётко определенными внешнеполитическими целями развала Российской Федерации, как до этого удалось развалить СССР и Югославию.

В этом сценарии отчетливо просматриваются многочисленные элементы такого развала, которые используются «в долгую», на длительную перспективу, как это было,  в частности, с Украиной и другими бывшими территориями СССР. Иначе говоря, стратегическое планирование (СП) в США не просто имеет долгосрочный, но и целенаправленный и очень последовательный характер, оно не зависит ни от политической конъюнктуры в стране, ни от многих других факторов. Так, намеченная стратегическая цель «уничтожение СССР», реализовывалась разными средствами и в эпоху «разрядки» при Р.Никсоне - Л.Брежневе в 70-е годы, и в эпоху конфронтации Р.Рейгана – Ю.Андропова, и в эпоху «великой дружбы» М.Горбачёва – Б.Ельцина – Б. Клинтона и Дж. Буша. 

Надо подчеркнуть, что строгая последовательность во внешней политике США по отношению к СССР-России основывалась на принципах,  два из которых:

- сохранение военно-технологического превосходства;

- постоянное развитие антироссийской коалиции

были обязательными, не зависимо от переговоров с СССР и Россией, личных отношений и пр. второстепенных атрибутов дипломатии, которым, наоборот, у нас придавалось искусственно решающее значение. Эти принципы остаются главными и в настоящее время, а их последовательная реализация и соблюдение не просто дань традиции, а важнейший элемент СП и политика США. Так, новейшие технологические изменения практически мгновенно используются в военной области. Как отмечалось в августе 2024 года в докладе РЭНД Майкла Вермеера, «хотя более ранние технологии дают полезные уроки для обоснования усилий в области ИИ, сегодняшняя глобальная среда существенно отличается от той, в которой появились ядерные технологии, Интернет, средства шифрования и генная инженерия». Поэтому, по словам Вермеера, “единственный способ действовать - это извлекать уроки, которые мы можем извлечь, намеренно придерживаться общих норм в сообществах, ответственных за управление, быть внимательными к изменениям в технологиях и контексте и быть готовыми адаптироваться”[4].

В эти же годы внешняя политика СССР-России менялась несколько раз, а вместе с ней и стратегия: от резкого и бескомпромиссного противоборства, до «нежной» дружбы и полного согласия, граничащего с капитуляцией. Не было ни последовательности, ни целенаправленности, ни, естественно, СП, котрое видно по бесконечно менявшимся приоритетам в нормативных советских и российских документах. Соответственно и значение военной силы каждый раз менялось – от продолжения массированного военного строительства при  Ю. Андропове, которое привело в итоге к созданию самой сильной в мире армии, до полного игнорирования потребностей  ВС, что привело в середине 90-х годов к её практическому развалу и неспособности вести  региональную войну.

Иначе говоря, военная сила всегда находилась в центре внимания правящей элиты США и их союзников, одновременно её масштабы и использование регулировалось в зависимости от необходимости, т.е. применение в политике было гибким. Пример с СВО – очень показателен с этой точки зрения потому, что США не только тщательно спланировали развитие МО и ВПО в Европе,  но и процессы, происходящие на Украине и в России (в частности, нежелание части правящей элиты уходить из «зоны комфорта» в отношениях с США, когда постоянные уступки оплачивались группам и лично). Их стратегия войны с Россией в 20-е годы нашего столетия было тщательно подготовлена всей логикой развития политики США и их союзников. «Неожиданными» (вхождение Финляндии и Швеции в НАТО) решениями они стали только для правящей элиты, считавшей вплоть до 2014 года, что «мы живем в самых благоприятных внешних условиях».

Таким образом, проблема не в том, что в какие-то времена на Западе вдруг отказались от использования военной силы. Проблема в том, что нередко политики и ученые (не случайно, думается) размышляют иначе, а именно, что военная сила потеряла свое значение. Именно такой посыл появился в 80-е годы в СССР и поддерживался всеми силами  в России[5].  Поэтому проблема «абсолютизации роли военной силы» это не проблема нового качества и значения военной силы, а проблема наивных и недалеких политиков, которые думают и верят, что в реальности дело обстоит иначе.

В определенном смысле Наполеону было просто: главнокомандующий, император и законодатель в одном лице. В России эти функции не просто разделены, но и не раз продублированы. Так, наряду с существованием Верховного главнокомандующего, руководителей Минобороны и Генштаба и функциями специального помощника В.В.Путина Алексея Дюмина, руководителей группировок ВС РФ и пр. (напомню, что, нормативно, режим КТО предполагает контроль со стороны руководителя ФСБ), после нападения ВСУ в августе 2024 года был создан специальный Координационный Совет во главе с министром обороны,  а на первом заседании Координационного совета по вопросам военной безопасности приграничных территорий его председатель — министр обороны Андрей Белоусов — заявил, что командующие группировок, а также представитель Генерального штаба отвечают «за защиту граждан и территорий от атак беспилотных летательных аппаратов и иных средств нападения».      В ведомстве подчеркнули, что этот орган не будет подменять собой оперативное управление войсками, а его главной целью станет повышение эффективности обеспечения военнослужащих, «решающих задачи прикрытия госграницы, защиты территории и населения регионов».

Насколько контроль и развитие военно-технических и иных усилий будет сконцентрирован в конкретном органе власти при такой организации может вызывать вопросы. В конечном счете,  всё  равно окончательное решение будет оставаться за президентом.

Очевидно, что СВО дало богатый опыт для повышения эффективности государственного и военного управления, который требует тщательного изучения и оперативного внедрения в ВС и ОПК, расширения базы научной и образовательной подготовки личного состава, что стало одной из проблем в последние годы, искусственно созданных Минобороны страны еще при А. Сердюкове. Исправление этих решений, особенно возрождение научных и образовательных военных школ, потребует времени, но, во-первых, этого не избежать, если мы хотим развития национального военного искусства, а, во-вторых, это направление должно стать, как минимум, частью долгосрочного стратегического планирования в России.

Автор: А.И. Подберезкин