>>Часть I<<

Развитие МО и ВПО инерционно, а военная политика государств – также инерционный процесс даже в условиях искреннего намерения правящей элиты ускорить это движение (напомним, что после поражения при Нарве Петра I ему потребовалось, как минимум 5 лет, чтобы добиться самых общих результатов реформирования армии).  «Военная реформа», даже отдельные изменения в военной политике, как правило, является частью и следствием более общих политических, экономических и технологических изменений в государстве.

Армия – не только часть общества, но и во многом результат происходящих в нём процессов. Поэтому изменения в военном строительстве и военном искусстве в ближнесрочной перспективе будут неизбежными (особенно под влиянием опыта СВО), но не революционными[1]. Эта важнейшая закономерность развития военного искусства и военного строительства, на которое оказывает сильное влияние развитие средств ведения войны, проявляется с разной силой в разные периоды времени[2].

Еще более инерционны отношения с десятками союзников и партнеров, которые оформлены международно-правовыми документами и многочисленными соглашениями и устными договоренностями, поставками ВВСТ и подготовкой военнослужащих, выполнением военных заказов, обслуживанием техники и пр. Эти отношения нередко становятся серьезным препятствием в развитии любой военно-политической коалиции, а, тем более, в такие кризисные периоды, как война на Украине. При всех достижениях США в строительстве военно-политической коалиции в последние два десятилетия, очевидно, что сохраняются не только частные, но и принципиальные разногласия в отношении политики к России, в частности, у Венгрии и Словакии. Но не только. По вопросу предоставления ВСУ ВТО большой дальности, например, не случайно отдельную позицию занимает Германия и ряд других стран[3]. Прежде всего, потому, что дальность таких ракет – 300 км.- вполне реальна для ответного удара по территории Германии (но не Франции и Англии). Даже в США понимаю.т опасность такой эскалации для своих баз в Германии.

Тем не менее, уже в ближнесрочной перспективе 1-5 лет можно прогнозировать определенные изменения как в военной политике, так и военной стратегии США и НАТО, неизбежно произойдут. Прежде всего, в самой главной области военной стратегии – целеполагании,-  и в целом в политической области. При этом, оценивая политические цели стратегии США и, как следствие, перспективы её развития, следует исходить из адекватности оценки главного элемента этой стратегии – реалистичности конечной цели стратегии  – правящей элитой страны. Такая адекватность, однако, вызывает обоснованные сомнение. Вот как, например, формулирует в своих оценках цели стратегии США на Украине бывший министр обороны США Остин 21 октября 2024 года: «Украина важна для безопасности США по четырем очевидным причинам:

- война Путина угрожает европейской безопасности,

- война Путина бросает вызов нашим союзникам по НАТО,

-  война Путина подрывает наши общие ценности, и

- война Путина является лобовой атакой на основанный на правилах международный порядок (подч. А.П.), который обеспечивает нашу общую безопасность»[4].

Иными словами, говорить об адекватности политических задач военной стратегии, как минимум, части правящей элиты США не приходилось при Дж. Байдене. А при Д.Трампе?

Это – очень важное обстоятельство потому, что именно адекватность характеризует точность и достижимость политических целей с помощью военной силы в современную эпоху, когда у России сохраняется мощный арсенал СВКН и СВКО, включая ядерные средства. Иначе говоря, до какой границы в применении военной силы против России готовы пойти США и их союзники. Этот вопрос стал ключевым в подготовке решения Западом о применении ВТО большой дальности. Ответная реакция России, заявленная В.В.Путиным, была очевидной – ответ будет не только по тем, кто использует ВТО непосредственно, но и по тем, кто ими управляет, – вариантов такого ответа может быть множество. От применения ВТО большой дальности Россией по целям в Европе, до нанесения ударов по базам США и их союзникам в мире, наконец, до прямого удара СНВ по политическим и военным центрам на территории стран НАТО, включая США. То, что такого ответа не было, отнюдь не означает, что это было пустой угрозой. Именно эскалация крайне негативно отразилась на политике США в отношении помощи ВСУ.

Из  этой самой общей и нарочито расплывчатой политической формулировки целей стратегии Запада ясно, что всё целеполагание США основано на предположении о том, что Россия допускает «лобовую атаку на основанный на правилах международный порядок»…, т.е. на те абстрактные и определенно выгодные США реалии, которые сконструировала внешняя политика США в последние десятилетия, которые имеют мало общего, как с международным правом, так и новыми мировыми реальностями. Какие реалии и какие нормы может быть объявлено США «в нужный момент». Иными словами, ясно сформулированной и понятной всем конкретной цели войны с Россией (кроме неприятия политики России вообще) нет.

Стратегическая цель уничтожение суверенитета России и раздела ее территории делится фактически на серию последовательных «тактических» задач:

- смены правящей элиты,

-  ограничения суверенитета,

- размывания идентичности,

- раздел государства и контроль над ресурсами (которые, на самом деле, делятся на ещё большее число более частных задач).

Причем, каждому этапу этой серии и задач соответствуют свои ВВСТ и формы использования военной силы. В реальности в ходе войны на Украине мы определенно видели как повышалась степень военной эскалации, когда от использования стрелкового вооружения произошел переход к ствольной артиллерии, применению РСЗО, фронтовой авиации, кассетных боеприпасов и ВТО большой дальности. По сути дела, использование ВВСТ достигло высшей точки, когда осталась одна «красная линия» – нанесение ударов по центрам в глубине России ВТО большой дальности, что означает фактически применение неядерного стратегического оружия против России,  которая не была нарушена.

Вместе с тем, можно найти и более конкретные и ясные формулировки, если уйти от «общетеоретических» и псевдо-политических заявлений (которые в принципе не свойственны для министра обороны любой страны) на уровень военно-политический и даже более конкретный, – военно-технический и стратегический, где пропагандистские выпады совсем, уж, неуместны. Так, еще в конце второго десятилетия нового века в США ставились следующие военно-политические задачи, «реалистичность» которых в настоящее время очевидна.Причем вполне конкретные и точно обозначенные по срокам. В частности: к 2025 году США и западная коалиция должны были бы взять под полный контроль развитие МО в мире, что неизбежно предполагает решение следующих наиболее важных и критически рискованных собственно военных задач[5]:

1. Пересмотра отношений в рамках западной военно-политической коалиции в пользу США на двусторонней основе с целью повышения возможностей (политических, военных, экономических, информационных и пр.) использовать в своих интересах не только союзников по НАТО, но и союзников, и партнеров по всей широкой коалиции. Требования повысить военные расходы, консолидирование политики, участия в совместных операциях и т. д. будут до 2021-2030 годов возрастать до степени, когда США смогут быть уверены в лояльности своих союзников, численность которых в Европе и в мире должна существенно вырасти. Фактически система союзов и партнерств должна быть трансформирована на основе двусторонних договоренностей из коалиционной, даже союзной, в верхушечно-подчиненную США, которым уже не будет необходимости согласовывать свои действия.

В эти же годы США смогут использовать, либо даже дезинтегрировать те союзы, организации и договорённости, которые могут препятствовать этой цели (ТПП, ТАП или ЮНЕСКО, ООН и пр.).

– Надо признать, что к 2025 году эта задача фактически была решена, хотя некоторые детали остались не завершенными, но могут быть завершены в краткосрочной перспективе.

2. До 2021 года США и их союзники планировали взять под частный контроль оставшиеся вне их контроля страны и регионы (Иран, КНДР, РФ и др.), либо максимально дестабилизировать в них внутриполитическую ситуацию, внести хаос и лишить их способности к самостоятельной внешней политике. Это должно было означать, что государства не смогут в будущем оказать организованного сопротивления.

– Эту задачу ни к 2021, ни к 2025 году решить не удалось, хотя политика США в этом направлении постоянно усиливавлась, а эскалация нарастала. Но она сохраняется.

3. По отношению к локальным человеческим цивилизациям (ЛЧЦ) и новым центрам силы планировалось продемонстрировать максимальную способность и готовность применения силовых (прежде всего, не военных – информационных и иных) средств и мер с целью принудить их следовать курсу западной коалиции. Эта политика «силового принуждения» будет максимально близка к политике силового шантажа.

– Надо признать, что такая стратегия проводилась, хотя её эффективность для разных стран оказалась разной. В целом США удалось создать силовой фон давления на все государства, но степень их сопротивления оказалась эффективной по-разному.

4. Наконец, по отношению к России, как наиболее актуальному противнику,планировалось полностью завершить подготовку перехода от силовой политики к военной политике: создана соответствующая военно-техническая база, подготовлены «облачные противники» и союзники, дестабилизирована внутриполитическая ситуация (в том числе с помощью санкций) и т. д.

– Надо признать, что эти планы были реализованы, но противодействие России во многом нейтрализовало их эффективность. Более того, вынужденный поворот в сторону автаркии привёл Россию к ускоренному развитию в 2022-2024 годах.

Главное для анализа этих вариантов – попытка определения объективными средствами степени их вероятности. Следует понимать, что такой сценарий развития ВПО и отношений с Россией до 2021 года и после этого периода предполагал возможность реализации в нескольких, наиболее вероятных, вариантах. С точки зрения использования военных инструментов насилия среди всего набора силовых инструментов американской внешней политики, это означает, что вероятность реализации того или иного варианта этого сценария зависела от многих факторов и тенденций, в том числе и выходящих за пределы собственного стратегического планирования США, однако роль собственно правящей элиты США в принятии решения об использовании военной силы, нельзя недооценивать.

С этой точки зрения можно предположить с высокой степенью вероятности, что наименее вероятный вариант – («Оптимистический») не будет реализован в ближайшем будущем, как он не был реализован после 2021 года, как и прогнозировалось мною не раз с 2014 по 2021 год. Этот «Оптимистический» вариант сценария – самый «мягкий» вариант военно-политических отношений, – который предполагал, что после 2021 года силовое противоборство не будет формально и фактически переходить границ и превращаться в прямое и открытое вооруженное противостояние. Иными словами, этот вариант допускал не просто продолжение силового противоборства на уровне 2014–2021 годов, но его усиление, эскалацию на силовом, но не военном уровне параллельно с сохранением определенного уровня отношений между США и Россией[6].

Этот вариант допускал, что США, как и прежде, могут использовать военные и вооруженные инструменты политики в отношении России в ограниченных масштабах и не формально, не публично, сохраняя политические и дипломатические отношения на официальном и низком уровне.

В итоге этот вариант стратегии США и НАТО постепенно перешел к 2022 году к военно-силовому варианту. Решение в феврале 2022 года о начале СВО фактически было со стороны России запоздалым. Политика была ориентирована на минские переговоры и не хотели видеть перехода Запада от силового антироссийского сценария к военно-силовому[7].