Следует признать, что серьёзный импульс становлению стратегического планирования в нашей стране придали западные антироссийские санкции и нарастание внешних угроз национальной безопасности Российской Федерации в последние годы, которое привело к ускорению развития опасного сценария ВПО «Эскалации военно-силового принуждения России» с 2014 года. Именно благодаря им в стране стали предприниматься реальные шаги по импортозамещению, развитию промышленности и сельского хозяйства, в целом материального производства, включая сферу ВПК.

Это нашло отражение и на стратегических прогнозах и планах тех лет, в частности, «Прогноза долгосрочного социально-экономического развития Российской Федерации на период до 2030 года»[1], подготовленного МЭР.

Сложившиеся тенденции технологического развития в российской экономике, имеющиеся риски и возможности роста позволяют выделить три наиболее вероятных варианта научно-технологического развития страны, соответствующие основным сценариям развития экономики. К сожалению, вплоть до начала СВО на Украине мы очень медленно переходили к варианту опережающего технологического развития, получившему в 2022 году даже название «технологический суверенитет».

Тем не менее, надо признать, что до 2022 года де-факто существовало 3 варианта технологического развития, из которых с 80-х годов единственно возможным и требуемым был вариант опережающего развития:

1. Вариант «Инерционного импортоориентированного технологического развития», соответствующий консервативному сценарию развития экономики, характеризуется дальнейшим ослаблением национальной инновационной системы и преимущественным использованием иностранных технологий и оборудования для модернизации производств и отраслей экономики.

Национальная инновационная система в этом случае неизбежно распадётся на отдельные научно-технические анклавы, сосредоточенные преимущественно в оборонном комплексе. Внутренние затраты на исследования и разработки стагнируют до 2025 года на уровне 1,0–1,1% ВВП и возрастают к 2030 году лишь до 1,3%, при этом доля частных расходов превысит 30% лишь после 2025 года и к 2030 году не достигает 40%. В развитых странах, как и в Китае, доля негосударственного сектора превышает 80%.

Из-за низкого спроса со стороны отечественного бизнеса и консервации уровня государственных расходов на исследования и разработки произойдёт дальнейшее «сжатие» сектора фундаментальной и прикладной науки (примерно до 140–150 тыс. человек, до 620–650 тыс. человек), что исключает возможность эффективной реализации крупномасштабных «прорывных» научно-технологических проектов.

В структуре расходов на научные исследования к 2030 году возрастёт доля капитальных вложений с 6–7% до 11% (в США в среднем за 2000–2008 гг. — 11,5%), доля оплаты труда сократится с 46% в 2010 году до 36–34% (в США — 47%). Доля исследователей в общей численности работников науки сократится с 50% до 40–45%, что соответствует структуре Швейцарии и Италии. При этом во многих развитых странах численность исследователей превышает 50%, а общая доля исследователей в общей численности персонала (в %) соответствовали общемировому уровню, уступая существенно в условиях труда и объёмах финансирования.

Доля исследователей в общей численности персонала, %:

— Индия 40;

— Швейцария 41;

— Италия 43;

— Россия 50;

— Германия 59;

— Франция 60;

— Дания 61;

— Великобритания 74;

— Япония 75;

— Китай 81;

Данный сценарий развития России, — делали вывод авторы прогноза, — приведёт к технологическому отставанию от ведущих стран Запада, а в перспективе можно ожидать проигрыша в конкуренции в области инноваций новым индустриальным странам, в частности, Китаю.

Данный вариант не соответствует целям и ориентирам развития российской экономики на долгосрочную перспективу.

2. Вариант «Догоняющего развития и локальной технологической конкурентоспособности» соответствует инновационному сценарию прогноза. При данном варианте развития инновационной системы техническое и технологическое перевооружение экономики будет осуществляться не только на основе импортных технологий, но и в результате локального внедрения созданных отечественных разработок. Спрос на отечественные технологии преимущественно будет формироваться как в соответствии с потребностями обеспечения интересов национальной безопасности и обороны, так и вследствие развития энергосырьевого сектора.

Сектор фундаментальной и прикладной науки будет сегментироваться и концентрироваться вокруг направлений, имеющих коммерческое применение. В структуре расходов на науку доля расходов на оплату труда сократится к 2030 году до уровня ниже 30%.

Однако существуют и риски при использовании этого варианта в российских условиях: необходимость жёстко конкурировать с производителями аналогичной продукции, использующими такую же либо более совершенную технологию, что обеспечивается только при кардинальном росте производительности труда в российской экономике; наиболее эффективное развитие производства обеспечивается за счёт привлечения прямых иностранных инвестиций, что требует серьёзных усилий по улучшению инвестиционного климата. Вместе с тем значительное участие в экономическом развитии страны иностранного капитала и иностранных технологий повышает её зависимость и усиливает внешние риски; зависимость экономики от импорта техники и технологий тормозит развитие собственных разработок.

3. Вариант «Лидерства в ведущих научно-технических секторах и фундаментальных исследованиях» соответствует форсированному сценарию. Данный вариант характеризуется модернизацией отечественного сектора НИОКР и фундаментальной науки, значительным повышением их эффективности, концентрацией усилий на прорывных научно-технологических направлениях, которые позволяют резко расширить применение отечественных разработок и улучшить позиции России на мировом рынке высокотехнологичной продукции и услуг, повышением эффективности взаимодействия российского сектора генерации знаний и бизнеса, развитием технологических платформ.

Потенциально Россия может претендовать на лидирующие позиции в производстве авиакосмической техники, нанотехнологиях, композитных материалах, атомной и водородной энергетике, биомедицинских технологиях жизнеобеспечения и защиты человека и животных, отдельных направлениях рационального природопользования и экологии и ряде других.

Этот вариант характеризуется резким увеличением спроса на новые научные и инженерные кадры, а также предполагает формирование развитой национальной инновационной системы, в том числе за счёт активного формирования инновационных кластеров на региональном уровне, и восстановление лидирующих позиций российской фундаментальной науки. Одновременно указанный вариант является более затратным, поскольку предполагает масштабное государственное финансирование научных исследований и разработок, прежде всего фундаментального характера, содействие скорейшей коммерциализации результатов научных исследований и разработок, активный поиск и формирование новых рынков, ниш и сегментов в рамках существующих рынков и, наконец, поддержку выхода на них российских компаний.

Внутренние затраты на исследования и разработки по данному сценарию возрастут к 2020 году до 2,0% ВВП, к 2030 году — до 3,0% ВВП, доля частных расходов к 2030 году составит 50 процентов. К 2030 году в структуре расходов на науку сократится доля расходов на оплату труда до уровня ниже 30%. Доля капитальных вложений значительно возрастёт в результате существенного обновления парка оборудования. Доля прочих затрат также возрастёт, что будет обусловлено растущей стоимостью высокоточных исследований, требующих расходных материалов высокой стоимости[2].

В СССР, несмотря на плановую экономику, последовательной системы

составления и реализации программ вооружения не существовало. Например, не были реализованы довоенные и послевоенные программы строительства «Большого флота» (1938–1947 и 1946–1955 годы). Первая комплексная советская программа перевооружения была принята на 1976-1986 годах, однако фактически не соблюдалась: поправки в неё вносились ежегодно по спискам «приоритетных работ»[3].

Понятно, что при Б. Ельцине ситуация в области военного планирования стала ещё хуже. 31 мая 1996 года президент РФ Борис Ельцин подписал федеральный закон «Об обороне», который возложил на президента задачу утверждения ГПВ. После распада СССР первая ГПВ была принята в ноябре 1996 года, на период 1996–2005 годов. Её абсолютные показатели не раскрывались. Из-за сильно завышенного прогноза по развитию экономики её выполнение было сорвано уже в 1997 году. Во многом похожая ситуация складывалась и с другими ГПВ, которые, увеличиваясь в масштабах финансирования, оставались во многом не планом, а ориентиром для ОПК России.

К сожалению, на современном состоянии СП в России сказываются последствия негативного отношения к этой области в России во время начала реформ[4]. Стратегическое планирование в СССР и России в период 1990-х годов характеризуется полным отсутствием осознанной долгосрочной стратегии, хаосом и субъективными усилиями отдельных политиков сформулировать сколько-нибудь осознанную политику[5]. Это видно на примерах не только развития экономики и финансовой политики, но и внешнеполитического курса, который менялся несколько раз, т.е. отсутствия долгосрочной стратегии. Кризис, сравнимый с катастрофой, стал точкой отсчёта нового периода восстановления государства, который начался со сменой власти в Кремле в 2000 году[6].

Итог — медленное и не всегда последовательное восстановление экономики и институтов, достигнутое к 2022 году, которое А. Кудрин оценил в 120% относительно уровня РСФСР 1990 года. Уровень жизни в современной России примерно на 20% выше, чем был во времена СССР.

«В 2003–2004 годах мы восстановили (в среднем, конечно) уровень жизни, который имели граждане в 90-м году перед развалом СССР. В среднем это достигалось и по учителям, и по врачам. Сейчас примерно на 20% уровень жизни выше, чем в Советском Союзе[7]. Надо подчеркнуть, что подобная логика Л. Кудрина и его подсчёты демонстрируют его абсолютную неспособность оценить основные тенденции мирового развития и места в нем России и актуальность проблем безопасности. Прежде всего, из-за нарастающего отставания нашей страны относительно не только КНР и Индии, но и США. «Успехи» правительства РФ и лично А. Кудрина очень относительны. Он, например, признает, что «В нулевые годы, когда я был вице-премьером, с 2000-го по 2011 год уровень жизни в стране вырос в три раза. Кажется, что это недостижимая цифра, но мы начинали с очень низкого уровня», — сказал он. Кудрин отметил, что в 1990-е и начале 2000-х годов в государстве были созданы базовые институты и приняты ключевые законы, благодаря которым Россия стала страной с нормальной рыночной экономикой. «В стране существуют сотни тысяч частных предприятий, цены определяются рынком, дефицита нет. Рубль стал конвертируемой валютой, у нас один из самых низких показателей госдолга в мире», — подчеркнул Кудрин».

Россия, несомненно, стала нормальной рыночной экономикой. В 1989 году это бы казалось сказкой. Вообще-то это большой успех. Такая быстрая трансформация, такие огромные и быстрые изменения», — добавил глава Счётной палаты.

В качестве иллюстрации можно привести пример отношения СССР– России к процессу формирования «нового НАТО» — очевидно враждебного по отношению к СССР-России военно-политическому союзу.

В отличие от политики СССР-России за 32 года этот блок — надо признать — чётко реализовал свою долгосрочную стратегию расширения.

За все послевоенные годы Североатлантический альянс прошёл 7 этапов расширения[8]. Первое, второе и третье расширения произошли ещё до распада Советского Союза. В 1952 году в НАТО вошли Греция и Турция, в 1955 году — ФРГ и в 1982 году — Испания.

В 1990 году, с объединением Германии, территория альянса расширилась на земли бывшей ГДР, заняв всю территорию Германии. В ходе переговоров по объединению была достигнута договорённость о том, что иностранные (не германские) войска не будут размещаться на территории бывшей ГДР, и, предположительно, устная договорённость о не расширении НАТО на восток. Наличие такой договорённости (и её последующее нарушение со стороны НАТО) декларируется российским руководством), но отвергается альянсом; экс-президент СССР Михаил Горбачёв высказывался по её поводу противоречиво, подтверждая в одних интервью и опровергая в других.

В 1994 году было принято решение о принятии в НАТО бывших республик СССР и государств-членов Организации Варшавского договора.

Уже тогда президент США Билл Клинтон на саммите НАТО в январе 1994 года говорил, что такое решение может стать «самосбывающимся пророчеством» и приведёт к «отчуждению» России. Джордж Фрост Кеннан охарактеризовал его как «самое роковое» из всех решений Запада. 24 апреля 1999 года на саммите НАТО в Вашингтоне в процедуру вступления в НАТО был введён этап так называемого «кандидатства».

С тех пор страны, которые проявляли политическую волю к членству в Альянсе, сначала должны были присоединиться к Плану действий по членству в НАТО (ПДЧ), что означало их признание со стороны этой организации как кандидатов на вступление, реализовать его (путём принятия годовых национальных программ, их выполнения и положительной оценки НАТО), а уже после того вести переговоры о вступлении. Все страны, которые вступали в Альянс с того момента, проходили через выполнение такого плана. Хотя участие в ПДЧ значительной мере содействует подготовке к вступлению в НАТО, оно не является гарантией будущего членства.

В 2021 году были сделаны существенные шаги в области стратегии и стратегического планирования России — в июле принята новая редакция «Стратегии национальной безопасности России» и в ноябре — «Основы стратегического планирования в Российской Федерации»[9], которые стали крупным шагом создания системы в стране, не смотря на мощное сопротивление не только в либеральных кругах, но и в некоторых структурах правительства РФ. К сожалению, две главные проблемы стратегического планирования — эффективные механизмы и кадры — остались нерешёнными[10].

Стратегическое планирование в области развития ВС в настоящее время приобретает исключительное значение по нескольким причинам[11].

Недостатки, которые с трудом преодолеваются в последние годы, не позволяют говорить о завершении даже в целом этого процесса. Официально признается необходимость его «совершенствования»[12].

Во-первых, ухудшение ВПО в мире требует особенного внимания к состоянию ВВСТ и ВС, в том числе повышению их боеспособности и боеготовности. Военные конфликты последних лет показали возрастающую интенсивность и потребность расходования ВВСТ и боеприпасов, личного состава уже на ранних стадиях военного противоборства[13].

Во-вторых, усиливается процесс удорожания военного строительства и военной политики, в особенности стоимости ведения военных операций и войн до уровня, когда возникают уже не только политические издержки, но и политические проблемы[14]. Так, Кувейт заплатил в качестве компенсации США за своё освобождение более 16 млрд. долл. В ценах 1992 года, а затраты на войну в Ираке в 2003 году были оценены в 2000 млрд., из которых 1700 млрд. было потрачено непосредственно на боевые действия. Примерно в 2000 млрд. долл. обошлась США война в Афганистане[15].

В-третьих, происходит процесс «перераспределения» влияния внутри силовых институтов политики в пользу не военных институтов, например, киберинститутов, РЭБ, информационно-когнитивных средств, дезинформации и пр. институтов влияния[16].

Значение этих средств стремительно возрастает[17].

Рис. 1.

Вместе с тем, основной показатель роста национальной мощи — численность населения страны — стремительно ухудшается в России с конца 80-х годов прошлого века. Это свидетельствует о глубоком кризисе и, отчасти, неэффективности государственного управления страной. Так, по самым разным оценкам (исключая «оптимистичный» вариант Росстата) численность населения России в 2035 году не превысит 135 млн человек и будет иметь устойчивую тенденцию к снижению.

К сожалению, попытки исправить эту тенденцию в России пока что ни к чему не привели (исключая очень короткий период начала первого десятилетия), что в нашем случае говорит об инерции мышления и неспособности власти принимать долгосрочные программы, обеспеченные реальными механизмами их реализации.

Соответственно, требуются новые средства и способы противодействия этим силовым политическим инструментам — политические, правовые, информационные, военно-технические[18].