Ключевая идея последних документов США в области внешней политики и политики безопасности заключается в том, что «мы держим курс на непрерывное
соперничество великих держав, к которому коллективный Запад пока не готов»[1]

Доклад председателя Конференции по безопасности в Мюнхене в 2019 году

Не затрагивая сути будущей национальной стратегии[2] России, необходимо признать, что действующая стратегия, условно названная стратегией «государственного либерализма», себя изжила[3].

Специальная операция России нав Украине в 2022 году, как часть общей стратегии противодействие политике силового принуждения Запада, резко ускорила тенденции в экономической, социально-политической и культурной жизни страны, ориентированные на развитие национальной идентичности и реализацию национальных интересов. Подобные перемены не стали случайностью, связанной с военной операцией, - они уже вызревали в российском обществе, более того, нашли свое выражение даже в документах стратегического планирования предыдущих лет, но не приобрели характера некой законченной стратегии, основанной на новой парадигме. Именно 2022 год стал периодом достаточно динамичной смены парадигмы развития России.

Смена парадигм[4] в развитии общества, экономики и государства, как правило, сопровождается политическими революциями, катастрофами и глубокими цивилизационными изменениями. Это было при падении Византии, но это же было и во время Великой Французской революции, Великой Октябрьской революции, разрушения СССР. Смена парадигмы развития произошла и в 90-е годы. Она в целом сводилась к искусственном у принятию правил игры, норм и обязательств Запада, что в итоге обернулось не просто разрушением институтов государства и кризисом общества, но и осознанием в конечном счете невозможности развития в соответствии с такой парадигмой.

Это осознание происходило не сразу и далеко не во всех слоях общества и правящей элиты одновременно. Можно условно разделить весь этот процесс на несколько этапов, оговорившись, что для разных социальных групп развитие шло не только по-разному, но и с разной скоростью:

Первый этап – начало 90-х годов, когда либеральный Запад и его нормы воспринимались практически всем обществом полностью в качестве примера, которому следует последовать[5]. Как писал С. Бжезинский, «Россия не только внезапно оказалась под давлением своих собственных модернизаторов (и их западных консультантов), которые….требуют отказаться от своей традиционной экономической роли ментора, владельца и распорядителя социальных благ»[6].

Второй этап – конец 90-х гг., - критика либеральных реформ и западной модели усилилась настолько, что большинство общества и правящей элиты (выборы 1996-1999 годов это отчетливо показали) осознали необходимость, как минимум, приспособления либерально-западнической модели к российским реалиям[7]. В том числе и потому, что идея «зрелого стратегического партнерства» с Западом оказалась, по словам С. Бжезинского, «лишенная внешнеполитического и внутриполитического реализма»[8].

Некоторые идеи и принципы либерализма перестали восприниматься вообще. Сохранение либерального направления требовало отказа или коррекции некоторых из них, но не от самих принципов и парадигмы либеральной стратегии, которая стала усиливаться вмешательством государства и его институтов в политику, экономику и общественную жизнь.

Третий этап – начало нового столетия, первое десятилетие, который характеризовался попытками совместить либерально-рыночные западнические принципы и российские реалии, в частности, в государственном строительстве, с укреплением институтов развалившегося государства, что стало изначально приоритетом в политике В.В.Путина. Первый президентский срок В.В. Путина стал, по сути, продолжением второго этапа, но с очевидным акцентом на усилении роли государственных институтов и изменениями в кадровой политике, прежде всего, вытеснения из неё финансовых кругов и либеральных демократов 90-х годов за счет ускоренного насыщения аппарата сторонниками и земляками В.В. Путина.

Четвертый этап – второе десятилетие XXI века. Он характерен дальнейшим усилением роли государства, национальных институтов и превращением западной модели по существу в оригинальную российскую парадигму развития, сочетающую российский либерализм и государственный капитализм с сильным влиянием традиционных ценностей и социальной политики. В целом, однако, на этом этапе Россия оставалась в рамках западной парадигмы развития «с  российской спецификой», которая нередко вступала в противоречие с либеральной парадигмой как во внешней, так и внутренней политике. Этот этап означал условный переход от парадигмы «государственного либерализма» к парадигме «патриотической либерально автаркии».

Начало 20-х годов означало переход России к новой парадигме развития и радикальным разрывом не только с Западом, но и широкой автаркией[9], которая стала характерна для новой российской парадигмы развития государства и общества, хотя в исторической традиции Российской империи и СССР автаркия была скорее нормой, а не отдельными периодами. При сохранении основ либеральной экономики. Этот гибрид условно можно назвать парадигмой патриотической либерально автаркии».

Начало специальной операции ВС РФ на Украине стало мощным катализатором перехода к новой парадигме экономического, финансового, общественного и культурно-образовательного развития, который, однако, следует рассматривать только как начало движения. Для того, чтобы он получил своё развитие, этот переход должен набрать силу, импульс, который, как правило, в общественном развитии характерен явлению «забегания вперед», когда новая парадигма выходит за рамки необходимых границ, и вслед за этим неизбежно следует период «отката». Так было во времена всех революций, в частности, Великой Французской (когда якобинская диктатура была заменена диктатурой Наполеона), Великой Октябрьской социалистической революции (когда «военный коммунизм» сменился на НЭП), «либеральной революцией» 90-х гг. в России, когда радикальные либералы были сменены «просто» на либералов, а затем на либерал-государственников.

Смена парадигм, таким образом, это качественный переход из одного состояния общества и экономики в другое, а не просто смена стратегии или даже набор реформ, которые могут выступать в качестве реакции на смену парадигм. Но при смене парадигмы развития неизбежно происходит и смена стратегий нации и государства, которые отражают более частные представления и средства достижения поставленных целей: политических, экономических, социальных, военных.

Начало ХХI века в мире характеризуется именно такой качественной сменой парадигмы мироустройства и миропорядка, в основе которого с середины прошлого века доминировало влияние США. Эта смена сопровождается радикальным изменением ВПО в мире, о котором не раз говорилось выше[10], которое не менее радикально отразилось на общем состоянии безопасности России во втором десятилетии, прежде всего в социально-экономической и внутриполитической области[11]. Смена российской парадигмы совпала со сменой мироваой парадигмы, но темпы и степень радикализации этой смены парадигм в России, конечно же, были намного сильнее.

Объяснение этому заключено в современной политической истории СССР-России и тех радикально-революционных изменениях, которые происходили со второй половины 80-х гг. в нашей стране. Распад Советского Союза в 1991 году привел к тому, что вплоть до начала 2000-х годов Россия, как правопреемница СССР, переживала крайне противоречивый и сложный отрезок своего существования. Многие называли (и продолжают называть) этот период «лихими девяностыми», а для кого-то эти девяностые стали «святыми»…Последних было намного меньше, чем первых.

Соответственно и смена парадигм в эти десятилетия не подкреплялась сменой рациональных стратегий. Точнее – национальных стратегий не было совсем. Национальные элиты, получившие в одночасье в свои руки такую вожделенную ими власть, слабо представляли, что именно и как им делать дальше, как этой властью распорядиться. Командно-административная модель экономики рухнула, что закономерно привело к падению уровня жизни большинства свежеиспеченных россиян. Шоковое состояние было вызвано инфляцией, ростом цен, полной неопределенностью. Многие, кто искренне считал, будто рыночная экономика сохранит социальные достижения СССР, были разочарованы. Начавшееся переформатирование «постсоветского пространства» было жестким, а там, где к социально-экономическим неурядицам добавились вооруженные конфликты и кровь, – жестоким.

В локальных конфликтах с 1988 по 1996 гг. погибло порядка 100 000 человек, в ходе этих конфликтов беженцами стали почти 5 млн человек. В результате тяжелого социально-экономического кризиса, по самым разным оценкам, от нищеты, недостатка лекарств, эпидемий, депрессий и криминальных преступлений погибли миллионы граждан бывшего СССР. И миллионы не родились, создав на десятилетия катастрофическую демографическую угрозу, которую мы не можем преодолеть до настоящего времени[12].

Если на начало 1992 г. в стране проживало 148,5 млн. человек, то к началу 2002 г. – 145,6 млн. При этом при сохранении демографии на уровне 1990 г. в России к началу 2002 г. было бы почти 155 млн. Это означало потерю населения равнозначную 10 млн. человек – населению целого государства.

Статистика и реальная ситуация в России практически отсутствовали. Оценки и критика изменений также. Реального положения мало кто знал. Население продолжало бы медленно расти, и ни о какой катастрофе мы бы просто не знали. Да, негативные явления в демографии продолжали бы нарастать, но это происходило бы очень медленно. Гораздо более точной является оценка распада СССР, данная в 2005 г. В.В. Путиным: «крупнейшая геополитическая катастрофа XX века». Соответственно и политическая, и правовая системы в стране, которые допустили такое развитие событий, не могут быть признаны адекватными. Эту неадекватность приходится преодолевать вплоть до настоящего времени с помощью трудного процесса «работы над ошибками».

Несмотря на то, что Российская Федерация (Россия) также претендовала на новый «демократический» статус, в правовом контексте сохранялось влияние советского наследия и отчасти советской парадигмы: так, например, Россия сохранила Конституцию РСФСР 1978 г., но с некоторыми поправками, главной из них было создание поста Президента. Такая гибридизация нарушала логику всей политической системы. Введение поста Президента, как главы исполнительной власти, предполагало использование принципа разделения властей. Между тем такое разделение в советское время считалось нормой буржуазного права и, естественно, не предусматривалось ни Конституцией СССР, ни Конституциями союзных республик, в том числе РСФСР. Согласно им, вся полнота власти принадлежала Советам, которые создавали и контролировали органы исполнительной власти (исполнительные комитеты). Систему советов возглавляли Верховный совет СССР и Верховные советы союзных республик, которые формировали союзное и республиканские правительства и сами имели право принимать не только законы, но и любые иные решения.

Нельзя ни сказать и о негативных субъективных факторах: амбициях политиков и стремлении значительной части правящей элиты обогатиться самыми разными способами в этот период, криминализации всей общественно-политической и экономической жизни, создававших абсолютно ненормальные условия для деятельности государственных институтов.

Особенно важное значение для развития (деградации) России имело негативное влияние западных советников на ход реформ, стремившихся создать недееспособную экономически, политически и с правовой точки зрения систему управления государством. Это влияние на стратегию было несколько подорвано на рубеже 2022 года, когда часть правящей элиты России заняла откровенно русофобскую позицию вместе со своими инвесторами на Западе, подтвердив не только наличие военно-силового сценария принуждения России, но и её внутриполитической дестабилизации[13].

Общее падение уровня жизни, вызванное радикальными экономическими реформами, борьба элит за власть на федеральном и региональном уровнях, ставшие фоном для провозглашенных отказа от «авторитаризма» и «курса на демократизацию общества» в сочетании с обещанием построения «правового государства» привели к тому, что реальное отношение к терминам «демократия» и ее смысловым производным стали крайне негативными. Россия в тот период повторяла путь Веймарской республики, когда у большей части населения страны новая модель государства и общества никаких позитивных ассоциаций не вызывала.

Завершающее десятилетие XX в. характеризуется окончательным исчезновением мирового социалистического лагеря, рыночными (и псевдорыночными), захватом государственной собственности, незаконной приватизацией и, как уже отмечалось, глубоким экономическим и политическим кризисом в России. Кроме того в этот период произошли локальные межэтнические конфликты на бывшей территории СССР (особенно на Кавказе), Югославии и на Ближнем Востоке, начался рост исламизма.

Продолжался, начатый при М.С. Горбачеве, процесс распада государства и его институтов, который стал особенно заметен с началом конфликта на Северном Кавказе и бурное «регионализацией». Можно сказать, что к концу 90-х годов Россия, как федеративное государство, стояло перед угрозой распада. Новая власть продолжила курс М.С. Горбачева против институтов государства и самого государства, который был декларирован еще А.Н. Яковлевым как «борьба с этатизмом» во второй половине 80-х годов. Этот стратегический политический курс сохранился вплоть до второй половины 90-х годов, когда чеченская война доказала значение государственных институтов для выживания государства и общества.

Эта ситуация первых лет независимого существования Российской Федерации с серьезными и значительными изменениями в политической, экономической и социальной жизни страны, рано или поздно грозила обернуться конфликтом, особенно на фоне недовольства населения безответственным популизмом отдельных политических лидеров, а также трудными, но такими необходимыми экономическими реформами и фатальными ошибками в их реализации. В итоге, развитие России в 90-е годы по западнической модели и либерально-западным нормам и принципам парадигмы привело страну на грань экономической и политической катастрофы. Можно уверенно сказать, что на рубеже 1999-2000 годов Россия стояла накануне полного краха: разваленные институты государства, неуправляемые регионы, конфликты на Северном Кавказе и по всей стране, криминал в управлении и т.п. давали полное основание Западу, что Россия уверенно скатывается к полному краху как государство, теряя суверенитет и остатки управляемости. В тот период правящие круги в США сделала «шаг назад», отступив в сторону, чтобы развал России произошел без их внешнего участия.

Таким образом, либеральная парадигма развития России привела её в конце прошлого столетия к катастрофе. Сменился не только режим Ельцина, но и начала постепенно меняться парадигма развития. В.В. Путин прекрасно понимал, что у него нет достаточно власти и ресурсов, чтобы менять ситуацию быстрее. На мой взгляд, он выжидал пока представители прежней элиты (Волошин, Касьянов, др.) не будут удалены им от власти, постепенно корректируя ряды немногочисленных сторонников и отодвигая многочисленных противников – от Березовского, Гусинского, Ходорковского до Касьянова и Волошина.

С распадом СССР, в самом начале 90-х годов прошлого века, органы прокуратуры, вместе со всей страной, переживали непростые времена: федеральный бюджет не исполнялся, набирали обороты преступность и взяточничество, росли сепаратистские настроения, оставались серьезные трудности в экономике, связанные с резким осложнением финансирования. Новая либерально-демократическая власть нередко, и не безосновательно видела в органах прокуратуры институт, мешающий разворовыванию государственного имущества, представители которого часто и с полным основанием выступали против мнимых и ошибочных реформ.

Медленный отход от либеральной парадигмы сопровождался в новом столетии фактически экономической и политической стагнацией и крайне неэффективным управлением, за которыми часто стояли внешние силы, пытающиеся дестабилизировать внутриполитическую ситуацию в стране[14]. Митинги в июле 2019 года и в январе 2021 года можно рассматривать как часть процесса, отражающего нарастающие социально-экономические трудности в стране, которые признает[15], но с которыми не может справиться исполнительная власть. Данные Росстата в 2019–2020 годов свидетельствуют, что на фоне стагнации и кризиса в госуправлении ухудшалось положение огромной части населения страны, которое представляет собой большинство граждан страны, состоящее на 80% из «бедных» и «нищих».

В эти же годы Россия столкнулась с новым этапом силовой эскалации против неё внешней агрессии после того как ею были последовательно пройдены предыдущие этапы – уничтожения ОВД и развал Социалистического содружества в 1990 году, развал СССР – в 1991 году, превращение бывших социалистических и советских республик в военно-политических противников России – в 1991–2021 годы, наконец, превращение Прибалтики, Грузии и Украины в источники внешней угрозы для России. По сути дела формировалась враждебная ВПО, которая неизбежно должна была привести к разрушению России как единого государства.

За эти же годы удалось резко сократить государственную мощь России посредством проводившейся социально-экономической и приватизационной политики, нанести мощный удар по демографическому потенциалу, ОПК и ВС РФ, но – надо признать – так и не удалось дезинтеграционные процессы внутри страны, довести её до уровня распада. В долгосрочной перспективе отчетливо видна тенденция, угрожающая самому существованию российской цивилизации, – нарастающее отставание от мировых лидеров и даже от государств среднего уровня развития[16]. К 2014 году социально-экономическое развитие практически остановилось и далее наступил период фактической стагнации: после 2016 года рост ВВП остановился, а с наступлением пандемии в 2020–2021 году начался процесс сокращения ВВП и доходов населения, который игнорировать уже невозможно[17].

В 2020–2021 годах промышленного прироста не наблюдалось по естественным причинам, связанным с пандемией (хотя в КНР всё-таки прирост был 2,2%, т.е. их модель оказалась единственной эффективной). В эти же годы, как считается, были установлены «Рекорды промышленности России в 2020 году», которые в лучшем случае повторяли результаты РСФСР 1990 года[18].

Как писали официальные источники в 2021 году, «Несмотря на все сложности коронавирусного 2020 года, промышленность России показала немало высоких достижений в объёмах производства, в том числе и исторических, причём в разных отраслях». Рассмотрим подробнее основные из них»[19].

ТЭК. Выпуск дизельного топлива составил 77,9 млн т – это чуть ниже лучшего с 1990 г. показателя прошлого года (78,4 млн т). При том что переработка нефти сократилась примерно на 15 млн т.

Металлургия. Производство готового стального проката составило 61,8 млн т (+0,2 млн т к 2019 г.) – это максимум с 1991 г.; пик РСФСР – 66,6 млн т в 1988 г. (по другим данным – 66,4 млн т).

Химическая промышленность. Производство серной кислоты достигло 14 млн т (+0,6 млн т к 2019 г.), третий год подряд обновив исторический максимум; пик РСФСР – 12,9 млн т в 1988 г. Производство аммиака достигло 19,6 млн т (+0,4 млн т к 2019 г.), в очередной раз обновив исторический максимум, рост восьмой год подряд. Производство минеральных удобрений достигло 24,9 млн т действующего вещества (+1,2 млн т к 2019 г.) – это очередное обновление исторического максимума, рост восьмой год подряд; пик РСФСР – 19,1 млн т в 1988 г. По видам выпуск удобрений составил:

– азотные – 11,17 млн т (+0,25 млн т), очередной исторический максимум, рост шестой год подряд;

– калийные – 9,46 млн т (+0,78 млн т), новый исторический максимум;

– фосфорные – 4,26 млн т (+0,14 млн т), практически повторили результат 1991 г., рост седьмой год подряд.

Производство пластмасс достигло 10,2 млн т (+1,5 млн т к 2019 г.) – это очередной исторический максимум, непрерывный рост идёт с 2009 г. Производство лакокрасочных материалов составило 1615 тыс. т (+99 тыс. т к 2019 г.) – это лучший результат с 1992 г., рост пятый год подряд. Производство моющих средств достигло 1989 тыс. т (+117 тыс. т к 2019 г.) – это очередной исторический максимум, рост восьмой год подряд. Производство химических волокон составило 191 тыс. т (+1 тыс. т к 2019 г.) – это лучший результат с 1996 г.

Лесопромышленный комплекс. Производство целлюлозы и древомассы всех видов составило 8,77 млн т (+0,52 млн т к 2019 г.). Производство целлюлозы в традиционном понимании (древесная целлюлоза и полуцеллюлоза) оценивается в 7 млн т против 6,5 млн т год назад. По обоим показателям превышен уровень 1991 г.; пик РСФСР 1988 г. составляет 8,35 млн т по целлюлозе и, оценочно, около 10,5 млн т по целлюлозе с древомассой; пик РСФСР – 8,58 млн т в 1988 г.

Машиностроение. Выпуск магистральных тепловозов составил 233 секции – это второй результат в истории, уступающий только прошлогоднему рекорду (283 секции). Производство пассажирских вагонов составило 1980 штук (+348 штук к 2019 г.) – это второй результат в истории, уступающий только рекорду 2008 г. (2143 штуки). Производство холодильников и морозильников составило 3,55 млн штук (+0,18 млн штук к 2019 г.) – это лучший результат за последние 6 лет, рекорд 2012 г. составляет 4,3 млн штук, пик РСФСР – 3,77 млн штук в 1990 г.

Производство стиральных машин достигло 5,25 млн штук (+0,39 млн штук к 2019 г.) – это третий результат в истории, уступающий только пику 1990-91 гг. (до 5,54 млн. штук); рост пятый год подряд.

Легкая промышленность. Производство тканей составило 6,5 млрд. кв. м (+0,51 млрд кв. м к 2019 г.) – это лучший результат с 1992 г., однако обеспечен он главным образом неткаными материалами, которые преобладают в выпуске с 2011 г.

Пищевая промышленность. Производство растительных масел достигло 7,31 млн т (+0,54 млн т к 2019 г.) – это очередной исторический максимум, рост пятый год подряд. Производство колбасных изделий составило 2361 тыс. т (+79 тыс. т к 2019 г.). С большой вероятностью, это новый исторический максимум: нынешняя группировка, используемая с 2017 г., примерно на 200 тыс. т меньше прежней, по которой пик составил 2533 тыс. т в 2012 г. Производство сыров (без сырных продуктов) составило 566 тыс. т (+26 тыс. т к 2019 г.) – это новый исторический максимум, рост седьмой год подряд; пик РСФСР – 460 тыс. т в 1989 г.

Производство сливочного масла составило 282 тыс. т (+12 тыс. т к 2019 г.) – это чуть ниже лучшего за последние 23 года результата 2004 г.     

Производство комбикормов составило 30,9 млн т (+0,5 млн т к 2019 г.) – это максимум с 1992 г., непрерывный рост идёт с 2001 г.; в 1990 г. производство составляло 41 млн т.

Эти сравнения в своем большинстве идут с 1989-1991 годами по показателям РСФСР, т.е. итогом горбачевских «реформ» и кризиса, в котором оказалась к тому времени промышленность России.

Иными словами,  за 30 лет промышленность развитых стран выросла на 30–150% процентов, в то время как в России она только вышла на уровень 1990 года.

К 2021 году для большинства представителей самых разных групп правящей элиты стало окончательно ясно, что сложившаяся парадигма национальной стратегии обеспечения безопасности и социально-экономического развития России себя исчерпала. Естественно, что разные группы элиты видели причины и выход из этого тупика по-разному. По сути своей национальная стратегия России, выраженная в существовавшей в то время парадигме, была преимущественно гибридной формой псевдоакадемического либерализма в экономике, замешанного на западничестве, с попытками вульгарными силовыми способами и средствами (традиционно присутствовавшими в истории страны в досоветский и советский период) сохранить государственный суверенитет России[20] и внутриполитическую стабильность на фоне нарастающего обнищания населения. Сопоставление с развитыми странами по уровню социального развития были очевидно не в пользу России как по нормативным, так и особенно по показателям уровня развития НЧК и его институтов. Некоторое общее представление могут дать следующие сопоставления.

Можно сказать, что к этому времени у общественного мнения России и части её правящей элиты обострилась потребность определения новой парадигмы опережающего развития (апробированной В.В.Путиным в 2007-2008 гг.) национальной стратегии, варианты которой примерно соответствовали бы разделу правящей элиты на разные по численности и влиянию три социальные группы, которые изначально придерживались разных корпоративных и групповых стратегий[21]:

1. Группа чиновников и предпринимателей, составляющая традиционное конформистское большинство, которое приспособилось к условиям существования в рамках существующей парадигмы. Как правило, это большинство в той или иное мере удовлетворено своим положением и положением дел в государстве и видят улучшение своего благополучия на пути оптимизации существующих условий.

Сохранение прежней парадигмы с некоторыми косметическими исправлениями «по образцу 2020 года», когда происходила смена правительства и части губернаторского корпуса. Сторонники этой парадигмы – проправительственное большинство и большая часть конформистски настроенной правящей элиты. Стагнация и внутриполитическая стабильность для этой части правящей элиты стали привычной нормой, которую они не хотели менять;

2. Часть правящей элиты, связанной, прежде всего, с силовыми и правоохранительными функциями государства, но не обладающая доступам к дополнительным доходам. Переход к мобилизационной модели и смены политической либеральной парадигмы на активизацию противоборства с Западом. Сторонники – часть правящей элиты, готовой к изменениям в политике, которые представляют собой довольно многочисленную группу, не обладающую реальной властью и влиянием.

3. Часть общества, которая максимально обогатилась в период хаоса «либеральных реформ» (возможности неуплаты налогов, случайных и нелегальных доходов и т.д.), особенно среди так называемой «творческой интеллигенции», а также финансистов и спекулянтов, которые активно использовали слабость государственных институтов в своих интересах.

В итоге стыковки парадигм этих социальных групп получается гибрид, который я назвал парадигмой «патриотической либерально автаркии».

Возвращение к парадигме западно-ельцинской модели, сторонниками которой, как и в другие периоды российской и мировой истории выступали коллаборационисты, ориентированные на западные системы ценностей. Не смотря на все кадровые изменения в российских правящих кругах, эта часть правящей элиты составляла её безусловное большинство, которое пытается взять реванш и нынешней правящей элиты. Выступления молодежи 2020–2021 годов характеризуют эту часть общества достаточно точно с точки зрения прикладной социологии: более 50% молодежи до 25 лет с высшим и незаконченным высшим образованием.

Более того, в последние 20–30 лет истории России выросло новое поколение детей представителей правящей элиты, которое (преимущественно на основе представлений старой либеральной парадигмы) было вестернизировано и изначально ориентировано на конформизм и коллаборационизм, но «старолиберального» толка[22].

Начало специальной операции ВС РФ на Украине дало толчок борьбе за победу той или иной парадигмы в том виде, как они представлялись теми или иными слоями общества и правящей элиты. Переход России на новую парадигму развития означал, что стадия самого этого перехода - самая уязвимая часть всего процесса, когда ситуацию и стратегию в развитии страны можно «повернуть» в то или иное направление – возврат к периоду либерально-хаотических реформ, идеологизированных Западом, государственно-либеральному капитализму начала века или началу автаркии второго десятилетия. Сама по себе парадигма автаркии – независимости от Запада и экономической самостоятельности – поддерживается меньшинством правящей элиты, способным взять на себя смелость и ответственность за будущее, но составляющим абсолютное меньшинство в правящей элите современной России, выхолощенной конформизмом.

Рассмотрим эти три парадигмы подробнее. При этом важно рассмотреть вероятность перехода к той или иной парадигме, либо сохранение существующей, потому, что стратегия государства непосредственно вытекает из такой парадигмы, именно в рамках этой парадигмы формулируется «главная идея» стратегии.

Автор: А.И. Подберёзкин