Мир в 20-е годы XXI века уже стал качественно другим, чем даже во второй половине прошлого века, но складывается впечатление, даже уверенность, что в мире вот-вот произойдут ещё более радикальные изменения. Как писал автор книги «Креативный класс» Р. Флорида, изменения конца ХХ — начала нового века более значимы чем за первую половину всего ХХ века[1]. Связывал эти изменения он не столько с технологическими и информационными революциями, сколько с появлением и стремительным развитием «креативного класса».

Действительно, за последние 30 лет только в КНР и Индии более 300 миллионов человек в каждой из этих стран получили высшее образование, а в целом на планете за это короткий отрезок времени национальный человеческий капитал развивающихся стран вырос в несколько раз, достигнув по целому ряду показателей уровня развитых государств. Именно эти изменения легли в основу изменений, которые произошли и происходят в МО, но которые практически не учитываются при традиционном анализе: в лучшем случае говорят об общих демографических изменениях, росте ВВП, успехах в экономике и технологиях, но качество ЧК и его институтов учитывается в минимальной степени[2].

Между тем именно в этой связи происходит смена парадигм общественно-политического развития,прежде всего, в развитии МО и ВПО, экономики, промышленности, общественно-политическом устройстве. Так, общественно-политические изменения в СССР и странах Социалистического содружества стали той фундаментальной основой, которые привели к развалу СССР и ОВД-СЭВ. Такие же изменение привели к стремительному росту могущества КНР и Индии, а также целого ряда других стран в мире[3].

Это, в свою очередь, неизбежно и радикально отражается на всей внешней и военной политике субъектов ВПО — государств и других акторов, т. е. требует существенных изменений в политике и стратегии субъектов ВПО, прежде всего, «срединных государств» и их коалиций.

Однако сами эти изменения часто запаздывают. Так, например, США, особенно с приходом к власти администрации Д. Трампа, открыто взяли курс на уничтожение сложенной за последние 70 лет системымеждународной безопасности и сотрудничества, прежде всего, институтов и соглашений, регулирующих развитие военных потенциалов и военной деятельности, — от Договора по ПРО, ДРСМ, ДОН, СНВ -3 и других, до отказа от участия в работе важнейших международных институтов, либо откровенном саботировании их деятельности в случае, если их позиция (как в случае с санкциями Совета безопасности ООН по Ирану) «не совпадала» с представлениями руководства США[4].

Однако российская внешняя политика (как и китайская) существенно отставали от подобных западных переоценок. Они носили и носят до настоящего времени рефлексивный характер, стремясь уйти от каких-либо инициатив и ответных акций. По сути дела, России «ушла в глухую оборону», не реагируя вообще, если это возможно, на резкие антироссийские инициативы США. Это говорит о том, что инерционность во внешней политике страны, как и в её социально-экономической политике, сохраняются и носят традиционный для последних 35 лет характер.

Очевидное начало такого процесса «переходного периода» в развитии ВПО и его базовом сценарии мы наблюдаем примерно с 2010 года, который я обозначил как условное начало «переходного периода» в современном состоянии ВПО. Именно тогда западная коалиция во главе с США открыто, даже демонстративно, взяла курс на военно-силовое противодействие нарастающим попыткам изменений в доминировании США в системах, сформировавшихся к тому времени в мире в финансово-экономической и военно-политической области, хотя отдельные демонстрации такой политики происходили и ранее. К ним, например, можно отнести бомбардировку Югославии в 1999 году, интервенцию в Афганистан, войну в Ираке 2003 года и ряд других военно-силовых актов.

Тем не менее открыток провозглашение военно-силовой политики в качестве внешнеполитического курса Запада произошло при Б. Обаме, которому удалось сформировать широкую военно-политическую коалицию против основных потенциальных противников — «ревизионистских держав»[5], — которые были против открытой гегемонии США в мире. Следующий этап начался с 2014 года, когда посыпался град санкций — политико-дипломатических, экономических, иных, который сопровождался открытой информационно-пропагандистской войной, но, главное, был публично заявлен курс на передел влияния на постсоветском пространстве от Украины и Молдавии и Белоруссии до Армении, Казахстана, Узбекистана и Таджикистана, а также заявлена стратегическая установка на внутриполитическую дестабилизацию России, которая проявилась в силовых акциях после выборов 2011 и 2012 годов.

Фактически к началу 2020 года Россия, Китай и целый ряд других стран встали перед новой реальностью, — третьим этапом «переходного периода», когда США и их союзники сформулировали задачу уже не простого ослабления влияния России, и даже не ограничения её суверенитета и размывания идентичности, но ликвидации той общности, которая столетиями формировалась на территории Российской империи и СССР, превращение её (включая территорию собственно РФ) в набор зависимых территорий[6]. События в августе 2020 года в Белоруссии наглядно продемонстрировали очередной этап этого сценария.

Этот сценарий окончательного развала постсоветского пространства, нового (после развала ОВД и СССР, дезинтеграции Югославии и Чехословакии) качественного перехода означает «переходный период»[7], который развивается в настоящее время и вариант которого, вероятно, будет развиваться до 2025 года, но существенные коррективы будут внесены во второй части этого периода в 2025–2035 годы.

Именно тогда должны, на мой взгляд, произойти окончательные изменения в состоянии МО и ВПО в Европе, Евразии и в мире. Эти изменения должны быть внесены уже не только с помощью силы вообще, но и военной силы, в частности. Собственно, «переходный период» это период качественного перехода от силовой политики Запада и его коалиции в отношении России и других стран к военно-силовой политике, когда силовая политика будет опираться не только на угрозу, но и на прямое применение военной силы. Первые шаги такой политики были апробированы в Югославии, Ливии, Ираке, Сирии и на Украине. Тогда же удалось либо нейтрализовать влияние России, либо минимизировать его до ограниченного уровня, как это было в Косово и Сирии.

«Переходный период» это новый этап, когда Россия объявляется открытым врагом Запада, с которым не допустимы соглашения и компромиссы. Именно поэтому спешно ликвидируются все прежние договоренности и институты, а оставшиеся откровенно используются в интересах Запада. К 2020 году именно такое положение и сложилось:

Россия в результате массированной информационно-психологической обработки превратилась из «партнера» во врага, против которого консолидировано выступило практически 100% западной элиты, а созданные институты международной безопасности и оставшиеся соглашения фактически уничтожены. Это означает, что практически все препятствия для вооружённых действий устранены[8].

В результате таких изменений к 2035 году должны появиться новые структуры и модели МО и ВПО, отличающиеся от нынешних, которые пока что характеризуются достаточно простой политикой силового доминирования западной военно-политической коалиции.

Проблема, однако, в том, как, каким образом и по какому сценарию пройдет этот второй, заключительный, этап «переходного периода.

На наш взгляд, теоретически этот переход может произойти по следующим сценариям в период 2025–2035 годов:

1. Под контролем и силовым давлением со стороны Запада в целом в том виде и такими же средствами, пролонгацией в развитии современного варианта сценария развития ВПО.

2. В результате серии региональных и локальных столкновений с Западом других ЛЧЦ и коалиций, которые могут привести к неожиданным (как и во всех войнах) результатам, в частности, к поражению западной коалиции, например, от китайской или исламской коалиции.

3. Как следствие глобальной войны между западной коалицией, китайской, российской, исламской или индийской коалиции.

4. Как результат успешной политики военно-силового принуждения Западом к капитуляции правящих элит других субъектов ВПО.

5. Как результат информационно-когнитивной победы Запада над другими ЛЧЦ и центрами силы.

6. Наконец, как внутриполитический кризис, который может привести к расколу как внутри западной коалиции, так и внутри стержневых государств-лидеров других ЛЧЦ.

Таким образом, на наш взгляд, существует несколько разных сценариев развития ВПО, из которых я выделил один, наиболее вероятный сценарий и вариант его развития ВПО, а именно — первый по порядку и значению — который будет продолжением развивающегося в настоящее время (2010–2025 гг.) варианта сценария «Усиления военно-силовой эскалации» развития ВПО.