Понятие «этап» означает время бытия определенной ситуации, понимаемой как относительно неизменное состояние объекта, а «периоды» — это ситуации, объединенные общей тенденцией развития[1]. В этом смысле сценарий «Глобального военно-силового противоборства» в период с 2016 по 2021 гг. можно рассматривать как серию этапов, которые объединены тенденцией наращивания силового (в т. ч. вооруженного) противоборства западной ЛЧЦ с другими ЛЧЦ.

По этой причине целесообразно рассмотреть некоторые возможные отдельные этапы развития сценария МО в 2016–2021 годах, характерной чертой которых является инициирование вооруженного противоборства с правящими режимами в некоторых странах. К лету 2015 года таких стран было уже несколько. Наиболее известные случаи — Ливия, Сирия, Ирак, Украина, Йемен и Македония. При этом следует иметь в виду, что подготовительные этапы для вооруженного выступления оппозиции против власти, в этих странах имеют исключительно важное значение. Без этих подготовительных этапов невозможно начало успешной вооруженной борьбы, хотя в истории такие свидетельства все-таки имеются. (Например, известная высадка десанта на Кубе во главе с Ф. Кастро).

В краткосрочной перспективе 2016–2017 годов завершится окончательное оформление коалиции западной ЛЧЦ и ее внешнеполитической стратегии до 2021 года. Суть этой стратегии будет заключаться во внедрении в 2016–2021 годы широкого спектра силовых инструментов, которые должны будут компенсировать ослабление влияния западной ЛЧЦ в мире. Анализ существующего сценария развития МО в конце 2015 года подтверждает, что западная ЛЧЦ во главе с США сделала ставку на усиление силового противоборства с другими ЛЧЦ, включая в свою политику все чаще вооруженные средства. Поэтому можно говорить о том, что период 2016–2021 годов будет этапом, когда военная сила станет регулярно, использоваться в политических целях в двух формах: во-первых, как инструмент внутриполитической борьбы, а, во-вторых, как реальное средство внешней политики в отношениях между ЛЧЦ в ограниченных масштабах.

В среднесрочной перспективе с 2016 до 2021 года стратегия противоборства будет придерживаться нескольких основных внешнеполитических принципов. Основным принципом будет концентрация усилий западной ЛЧЦ на инициировании внутренних конфликтов в основных странах, представляющих угрозу сохранению контроля Западом над МО в мире. Соответственно такая активная политика потребует новых средств и способов силового и вооруженного воздействия, которые будут выходить далеко за рамки традиционных представлений о межгосударственных и межцивилизационных отношениях.

Прежде всего, это будут средства и способы, предоставляемые внутренней оппозиции конкретных стран для формирования т. н. «облачного противника» официальной власти. Это будет сопровождаться мощной дипломатической, политической и даже силовой поддержкой извне, включая в случае необходимости прямую военную поддержку, как было, например, в Ливии. Как правило, «Облачный противник» будет получать внешнюю поддержку из неизвестных (не доказанных) источников — медийную, финансовую, организационную, моральную во все возрастающих масштабах. А на этапе 2016–2021 годов эта внешняя поддержка может быть даже усилена и вооруженными, и специальными средствами.

Вторым принципом развития данного сценария станет принцип системного политического противоборства. Этот принцип предусматривает интегрированное использование всех возможностей западной ЛЧЦ — коалиционных, экономических, финансовых, военных и других. Системность, в данном случае предполагает, что все частные задачи и средства их решения в 2016–2021 годы подчиняются главной политической цели — сохранению контроля Запада. Конфликты на Украине, В Ираке, Сирии, Афганистане, Йемене и других станах, наглядно, иллюстрируют этот принцип «политической системности», когда собственно военная сила Запада применяется ограниченно, а предпочтение отдается системно-силовым инструментам влияния: политико-дипломатическим, финансово-экономическим, поддержке оппозиции и дозированной военной помощи.

Системное противоборство ради сохранения существующей финансово-экономической и военно-политической системы в 2016–2021 годах означает использование всех силовых ресурсов западной ЛЧЦ до завершения подготовки вооруженной стадии противоборства в глобальном масштабе. При этом акцент в ближайшие годы будет сделан на то, чтобы не допустить формирования коалиций и даже неформальных союзов, которые будут ставить под сомнение право на такой контроль со стороны западной ЛЧЦ во главе с США, и использование в этих целях стратегии «управляемого хаоса» — искусственной дестабилизации положения в этих странах и отношений между членами возможных коалиций.

Третий принцип предусматривает, что противоборство будет носить сетецентричный характер. А это предполагает создание эффективной системы политического, информационного и военного управления, со стороны западной ЛЧЦ. Данная система будет объединять все другие информационные системы и позволять, в опережающем режиме, управлять всеми процессами «сверху–донизу», контролируя одновременно все уровни эскалации и использование всех коалиционных и национальных ресурсов — политических, экономических, военных[2]. Этот принцип отчетливо проявился в ходе противостояния Запада с Россией в 2014–2015 годах, когда все управление антироссийскими действиями осуществлялось из Вашингтона.

Можно констатировать, что к лету 2015 года сетецентрическая война против России прошла свои первые (8+) этапы, в результате которых произошел целый ряд негативных социально-экономических и политических изменений в МО. Но в целом принцип сетецентричности полностью не удалось реализовать. В политике отдельные страны Запада позволяли себе действовать иногда не согласованно, а в развитии негативных процессов в России проявилась противоречивость.

Хотя резко обострилась МО, а также существенно ухудшились показатели инфляции и курс рубля, краха экономики России, как рассчитывали на Западе, не произошло. В то же время, некоторые показатели качества жизни, доходов, возможности приобретения товаров длительного пользования заметно просели. Уровень жизни населения опустился до ситуации 2008 (кризисного) года, а к апрелю 2015 года, например, продажи автомашин сократились более чем на 40%. Вместе с тем, хотя системное давление на РФ привело к определенным результатам, внутриполитического кризиса так и не произошло. Ухудшение внешнеполитической обстановки и социально-экономического положения в стране не оказали негативного влияния на доверие граждан к В. Путину. Напротив уровень поддержки президента достиг своей высшей точки — 85%. Сохранилась и социально-политическая стабильность, которую планировали подорвать в 2015 году.

Таким образом, к лету 2015 года осложнение МО и социально-экономический кризис в России не перерос в кризис социально-политический. Убийство Б. Немцова, например, вообще никак не отразилось на политической стабильности, а война на Украине не привела к появлению острых кризисных явлений в российском обществе. Совсем наоборот: парад 9 мая и демонстрации по всей стране, показали стабильность политической системы. Между тем в «классическом» сценарии развития сетецентрической войны предполагался именно такой переход от этапа социально-эконо-мического кризиса к этапу политической дестабилизации.

Наконец, четвертый принцип реализации сценария «Глобального военно-силового противоборства» в 2016–2021 годы заключается в постоянном усилении давления на Россию с целью радикализации социально-политической обстановки в стране посредством создания внутренних условий и сил, способных изменить политику страны. Речь идет не о внешнем давлении с целью обострения кризисных явлений, как при реализации первого принципа, а о создании внутри правящей элиты и общественности социальных групп, способных изменить политический курс страны. С Владимиром Путиным или без него, но в представлении лидеров западной ЛЧЦ, Россия должна признать сложившийся мировой политический и финансовый порядок во главе с США.

Подобная тактика в свое время успешно применялась в СССР против М. Горбачева, когда давление «демократических слоев» общества заставляло его идти на бесконечные уступки Западу, а нередко и на заведомо глупые и предательские шаги. Позже, при Б. Ельцине, этот принцип оказался не просто ведущим, но и наиболее популярным: принимаемые Россией решения полностью находились в русле западной политики и соответствовали интересам западной ЛЧЦ.

Вместе с тем, реализация четвертого принципа возможна только при вполне определенных условиях. В том числе и при формальном смягчении градуса противоборства. Очевидно, что создавать и активизировать прозападные силы в условиях открытой конфронтации трудно. Поэтому на Западе активно применяется тактика «хорошего и плохого полицейского», когда одни представители западной элиты выступают с резкими антироссийскими заявлениями, нагнетают напряженность и требуют «остановить Путина», в то время как другие на словах демонстрируют доброе отношение к России и ее руководству, одновременно предлагая различные «компромиссы».

На поверку эти «компромиссы», в случае их принятия российской стороной, неминуемо приведут к отказу от принципиальной линии и постепенной сдаче позиций страны, как это происходило при М. Горбачеве. Однако такая тактика открывает для прозападных кругов российской элиты возможности по манипулированию общественным мнением страны и определенному воздействию на руководство страны. Эта тактика позволяет представлять Запад не в качестве врага, каковым он безусловно является, а в качестве партнера, с которым имеются лишь небольшие разногласия и который, на самом деле, желает улучшить отношения. А для их улучшения надо то, всего-ничего, пойти на некие, вполне приемлемые на первый взгляд, договоренности.

В середине 2015 года Запад рассматривал два варианта воздействия на Россию в соответствии с вышеизложенными принципами. Первый предусматривал дестабилизацию ситуации в России путем дальнейшего раскручивания ситуации на Украине. Этот вариант обострения социально-политической обстановки в России исходил из необходимости дальнейшей контролируемой эскалации военного конфликта, расширения его масштаба, интенсивности и территории.

Второй вариант делал основной упор на российские оппозиционные силы и пятую колонну в руководстве страны, которые должны были эксплуатировать народное недовольство, вызванное ухудшением социально-экономической ситуации под воздействием западных санкций. Это происходило бы при одновременном снижении военного противостояния на Донбассе.

К концу 2015 года стало очевидно, что ставка делается на второй вариант, а ситуация на Украине временно замораживается. Это, видимо, было связано с тем, что обострение ситуации на Украине, как показывал предыдущий опыт, только подстегивало патриотические и антизападные настроения в России. В этих условиях ослабление поддержки президента Путина и укрепление позиций прозападных кругов было бы малореальным.

Второй вариант предполагает, учитывая стабильность режима В. Путина, «растянуть» переход к политической дестабилизации на более длительной срок, за который можно было бы нанести основные удары именно по авторитету В. Путина и его руководства. Это можно назвать принципом перехвата информационной инициативы, когда действия в информационном пространстве фактически заменяют, на какое-то время (иногда весьма длительное), реальные шаги по развалу государства, либо существенно опережают их.

Действия на Украине в 2014–2015 годах показывают, насколько такая информационная политика в действительности становится откровенно провокационной и дезинформационной. Ее задача сформировать «виртуальную реальность», которая будет заменять действительность и служить политико-пропагандистским прикрытием усилий по дестабилизации. Сетевая и сетецентрическая стратегия становятся реальным практическим содержанием этой внешне бессодержательной политики, достигающей вполне реалистических и конкретных целей. Так, за набором внешне бессодержательных и беспочвенных деклараций, укладов и решений на Украине в 2014–2015 годах проводилась реальная политика русофобии.

Естественно, что подготовка и реализация данного этапа требует много ресурсов и среди них главного ресурса — времени. Авторы стратегии отдают себе в этом отчет. Однако, как показывает опыт Украины, могут быть задействованы сотни НКО и «центров» одновременно, а результат их деятельности начнет сказываться уже через несколько месяцев. Сетевой принцип организации таких структур и отдельных индивидуумов позволяет создать огромную сеть в течение короткого отрезка времени. Эта сеть становится почти мгновенно политическим ресурсом «облачного противника».

Необходимо напомнить в этой связи, что главной целью варианта системного политического противоборства и сетецентрической войны являются не прежние традиционные цели — оккупация столицы, разгром ВС, уничтожение военного потенциала противника, — а установление контроля над политическим руководством страны или его уничтожение и замена. Поэтому контроль над В. Путиным и поддерживающими его соратниками — главные цели такой войны. Они должны либо подчиниться «правилам международного поведения» (т. е. контролю со стороны западной ЛЧЦ), либо быть лишены не только власти, но и жизни.

Последнее делается, как правило, демонстративно жестоко. Примеры Чаушеску, Хонеккера, Хусейна, Милошевича и Каддафи не случайно наглядно демонстрируют лидерам других стран, как это может быть сделано: беспощадно, публично, оскорбительно.

Кроме того, переход к следующему этапу развития враждебного сценария МО предполагает создание не просто организованной оппозиции, а именно вооруженной оппозиции, способной пусть на частные, местные, но силовые в т. ч. вооруженные акции. До мая 2015 года такие акции проводились только на Кавказе. Опыт всех революций в России, однако, свидетельствует, что очень важно вооруженное выступление против власти именно в столицах и других крупных городах.

Таким образом, перед западной стратегией развития сценария МО в 2016–2021 годы по формуле сетецентрической войны стоит задача усиления всех элементов системы давления на Россию с тем, чтобы в стране появилась социальная группа или сила, способная к открытому силовому противостоянию с властью. Учитывая, что легальная оппозиция режиму В. Путина не смогла этого пока обеспечить, необходимо будет — следуя логике форсирования противостояния — активизировать системное воздействие на Россию по всем направлениям, включая переход к активным действиям в военно-силовой области.

Прогнозировать подобное развитие событий — крайне неблагодарная задача потому, что проявления такого силового давления могут (и будут) в самых необычных формах, местах и растянуты по времени. Так, к ним могут быть отнесены не только откровенно диверсионные акты, но и активизация бандитского подполья на Кавказе, провокации на границе с Украиной, диверсии на транспорте и т. п. То есть активные мероприятия, суть которых одна: переход противостояния с Россией в вооруженную фазу, превращение силовой борьбы в вооруженную борьбу против политического режима. Период 2016–2021 годов может, таким образом, быть назван периодом перехода к фазе вооруженной борьбы.

Важно помнить и о том, о чем, как правило, всегда почему-то забывают: внешне благоприятная политическая стабильность может резко смениться на радикальные выступления, вооруженное противостояние и хаос. Это происходит потому, что люди не хотят верить в реальность радикальных изменений и далеко не всегда обнаруживают очаги напряженности, даже если они и заметны. Ни в 1917 году, ни в 1991, ни в 1993 году никто не предполагал переход политического конфликта в вооруженную и даже военную стадию.

Таким образом, существующие в настоящее время основные принципы стратегии западной ЛЧЦ в отношении России на 2016–2021 годы свидетельствуют о долгосрочной тенденции эволюции сценария «Глобального военно-силового противоборства» в сторону реальной вооруженной борьбы. Альтернативой развития такому сценарию в эти годы может служить только смена политического курса и признания за США права на сохранение сложившейся после холодной войны финансово-экономической и военно-политической системы в мире. То есть фактически капитуляция.

Следовательно, можно ожидать, что к 2021 году МО будет сформирована по «пессимистическому» варианту сценария «Глобального военно-силового противоборства» и в дальнейшем будет одновариантной. Если до 2021 года еще можно ожидать, что МО будет колебаться в зависимости от множества субъективных факторов между «реалистическим» и «пессимистическим» вариантами этого сценария, то после 2021 года она устойчиво приобретет характер «пессимистического» варианта. То есть полномасштабная война между ЛЧЦ, как минимум, между российской и западной, становится неизбежной. Правда, нельзя исключать, что в эту войну будут так или иначе вовлечены мусульманская, китайская и латиноамериканская цивилизации.

Все варианты сценария «Глобального военно-силового противоборства» предполагают после 2021 года усиление силового воздействия на внутреннюю политику государств и цивилиза-ций. Более того, можно сказать, что после 2021 г. основной акцент в силовой и собственно военной области противоборства будет сделан именно на ведении операций по уничтожению государств, их институтов и лишения их национальной самоидентификации.

 Конечная цель такой политики — превращение государства и его институтов в контролируемый субъект международных отношений, строго выполняющий те законы, нормы и указания, которые формулируются западной ЛЧЦ. Такая цель в обязательном порядке предполагает, в конечном счете, разрушение государства, его институтов, как наиболее эффективных инструментов управления обществом и нацией, и замена этих институтов на контролируемые или подконтрольные структуры, которые в этом качестве начинают выполнять антигосударственные функции. Если такая главная и конечная цель достигается, то уже нет необходимости ни в уничтожении армии и правоохранительных органов, ни в оккупации территории, ни в захвате столиц и др. традиционных целях войны.

Собственно поэтому основной акцент в военно-силовом противоборстве будет делаться на борьбе с государством, его институтами и структурами. Так, например, к началу военного переворота на Украине уже было заменено до 95% руководства МВД и СБУ страны, а армия фактически самоликвидировалась. Именно поэтому диверсионные сетецентрические операции против руководства страны оказались успешны с самого начала. У В. Януковича уже фактически не оставалось подконтрольных ему силовых структур, а у оппозиции к тому времени уже были созданы таковые.

Предполагается, что при реализации сценариев противоборства после 2021 года параллельно с эскалацией военных действий и подготовке к оккупации будет происходить опережающая эскалация действий и спецопераций по демонтажу государства. Пример с Украиной — очень наглядное подтверждение базовой модели такой эскалации, когда захват силовых органов страны и дезорганизация их деятельности привели к параличу власти и не потребовали прямого военного насилия, которое неизбежно было бы связано с серьезными рисками. Сочетание политического использования военной силы (угроз В. Януковичу) с дезорганизацией институтов государства привело к быстрой победе.

У западной ЛЧЦ сложился устойчивый алгоритм по демонтажу государства. Этот алгоритм совершенствуется постоянно и после 2021 года будет представлять собой более сложную и эффективную систему, полностью интегрирующую все средства силовой и вооруженной борьбы — от космической разведки до активности человека, за-вербованного для работы в социальной сети.

По сути дела все эти действия — специальный этап сетецентрической войны сознательно организованный и управляемый извне. К 2016 году уже ясно, что такие мероприятия стали контролироваться руководством ВС в ряде государств. Вероятно, один из первых примеров относится к руководству пакистанским ген-штабом моджахедами в Афганистане в 80-е годы XX века. Позже эта практика широко применялась. Этот этап развертывания специальных операций может сопровождаться военными действиями, но гораздо безопаснее, если он будет проходить без внешнего вооруженного вмешательства. Во всяком случае видимой и официально признаваемой. Именно так произошло в 2014–2015 годах на Украине.

Кроме того надо понимать, что совершенно новое качество приобретают в такой борьбе негосударственные субъекты между-народных отношений, чья сила и влияние становятся сопоставимы с государственными. Например, «Правый сектор», или «ИГИЛ», которые становятся новым международным фактором в ведении военных действий. Проблема сегодня заключается в том, что наша военная наука и искусство традиционно воспринимают в качестве субъекта вооруженного противостояния только государства, их военные организации и их вооруженные силы (хотя война в Афганистане и военные операции на Кавказе и внесли свои коррективы), не разрабатывая способов и средств ведения сетецентрических войн с «облачным противником».

Сегодня, однако, «главным противником» может оказаться уже не государство, а некая «общественная организация». Так, сейчас «Исламское государство» как пылесос засасывает в орбиту своего влияния десятки тысяч местных суннитов, — отмечают исследователи МГИМО, — а также боевиков из других исламистских организаций и адептов джихадизма из-за рубежа. По данным американских спецслужб, более одной тысячи боевиков пополняют ряды ИГ ежемесячно, а общее число иностранцев, воюющих на стороне организации, составляет сейчас 16 тысяч человек. По информации западных СМИ, к армии новоявленного «халифата» примкнули около 3 тыс. граждан из Европы, США и республик бывшего СССР, в том числе из России, в основном из Чечни[3].

Аналогичные организации могут стать той военной силой, которая будет использована против России на завершающем этапе сетецентрической войны.

В различных вариантах сценария «Глобального военно-силового противоборства», которые будут реализовываться после 2021 года, в конечном счете, победит та ЛЧЦ и то государство, которые смогут обеспечить не только сопоставимую государственную мощь и военный потенциал, но наиболее защищенную систему национальных ценностей, эффективную и патриотическую систему государственных и общественных институтов. В конечном счете, России предстоит пересмотр всей концепции военной организации государства, которая пока еще (в отличие от американской) не учитывает два важнейших фактора и две группы факторов, определяющих в XXI веке мощь военной организации любой страны:

— уровень развития и качество общественных, национальных (негосударственных в целом) институтов общества и нации — от религиозных и профессиональных до молодежных и детских организаций. Именно эти организации в настоящее время (и еще больше в будущем) будут определять качество национального человеческого капитала и мощь, включая военную, страны;

— негосударственные бизнес-структуры за рубежом и внутри самой страны, которые определяют не только экономический, финансовый, оборонный, но и человеческий потенциал того или иного государства.

В настоящее время в России существуют лишь самые общие контуры, зачатки в организации этих групп, которые не способны организовать в полной мере эти потенциалы, а тем более противо-поставить их внешнему влиянию. Очень скромные успехи Общественной палаты, Совета по правам человека при Президенте РФ и других органов, содействующих развитию негосударственных институтов, очевидно несопоставимы с новыми задачами, стоящими перед всей военной организацией государства.

Естественно возникает вопрос о том, в каком именно варианте будет реализован сценарий «Глобального военно-силового противоборства» после 2021 года. Пока этот сценарий развивается по «оптимистическому» варианту (с очевидным усилением тенденции на использование военной силы и скатыванию к «реалистическому» варианту еще до 2021 года). Но вопрос о том, какой вариант будет преобладать после 2021 года, остается открытым.

Приводимая ниже графическая модель вероятностного прогноза, пытается дать ответ на этот вопрос (рис. 1).

Рис. 1. Вероятность реализации одного из вариантов сценария гибридного «Глобального военно-силового противоборства ЛЧЦ»

Как видно из рисунка, наибольшую вероятность на долгосрочную перспективу имеют «реалистичный» и «пессимистичный» варианты, что для нас имеет существенное значение: при оценке вероятности любого сценария или его варианта приходится исходить из «худшего» варианта не только потому, что в вопросах безопасности нельзя допустить известной недооценки угрозы, но и потому, что вероятность «худших» вариантов существенно выше, чем «оптимистических» и даже «реалистических».

В конечном счете, можно сделать вывод о том, что в долгосрочной перспективе после 2021 года наибольшую вероятность из всех возможных сценариев развития МО имеет сценарий «Глобального военно-силового противоборства ЛЧЦ», который может быть реализован в двух наиболее опасных своих вариантах:

— варианте («В») — «пессимистическом» — глобального гибридного силового (вооруженного и невооруженного) противоборства, когда военная сила используется в полном объеме на различных ТВД, вовлекая в такую войну всех участников международных отношений и повышая уровень эскалации вплоть до применения ОМУ;

— варианте («Б») — «реалистическом» — глобального гибридного силового (вооруженного и невооруженного) противоборства, когда военная сила используется в ограниченном масштабе на ограниченных ТВД с привлечением части ведущих стран мира;

— варианте («А») — «оптимистическом», реализуемый в настоящее время, видимо будет окончательно исчерпан к 2021 году, хотя изменение ряда условий (внутриполитический конфликт США, развал военно-политической коалиции Запада и др.) может привести к тому, что он останется актуальным и после 2021 года.

Эти три варианта развития одного и того же сценария МО будут нести на себе очень серьезные конкретные черты и особенности ВПО и СО каждого конкретного периода времени после 2021 года. Это будет связано, прежде всего, с ускорением военно-технической революции, чьи последствия скажутся радикально как в области ВиВТ, так и средств управления и в военном искусстве. Так, массовое внедрение ВТО и сетецентрических способов управления ВС, например, уже сказалось на развитии МО. Таким образом, переход от одного периода к другому в развитии СО будет решающим образом влиять на развитие различных вариантов МО и их реалистичность.

Если в прежней истории (вплоть до появления ОМУ и средств его доставки) СО в мире имела подчиненное значение МО и вытекала из нее, являлась «чистым» продуктом, следствием ее развития, то по мере развития ВиВТ, средств управления ими и появления возможностей для ведения гибридных и сетецентрических войн влияние ВПО–СО на формирование сценария МО постоянно усиливалось. В самом общем виде такая «совмещенная» картинка СО и МО может выглядеть следующим образом (рис. 2), что может объяснять растущую взаимозависимость МО, с одной стороны, и ВПО–СО, — с другой.

Рис. 2. Развитие вероятных вариантов Сценария МО

Как видно из этой диаграммы противоборство западной ЛЧЦ с другими ЛЧЦ будет развиваться по военно-силовому («реалистическому» или «пессимистическому») варианту, продвигаясь достаточно быстро по лестнице эскалации вооруженного конфликта.

Этот вариант в 2021–2025 годы переходит в полномасштабную войну на большинстве театров военных действий (ТВД) от Европы и Арктики до АТР без использования ОМУ.

На втором этапе развития полномасштабных военных действий между западной и российской ЛЧЦ (2025–2026 гг.) в конфликт неизбежно втягиваются другие ЛЧЦ, прежде всего китайская, индийская и исламская, интересы которых оказываются непосредственно затронутыми в ходе войны. Дело даже не в том, это в войны вовлекаются неизбежно соседние государства. Дело в том, что ход и исход любой крупной войны неизбежно затрагивает вопросы послевоенного урегулирования, что не может оставить безучастными великие державы, чье влияние в XXI веке усилилось.после 2021 года и на перспективу до 2045 года.

На третьем этапе (2026–2029 гг.) можно ожидать превращения глобального военного конфликта с участием всех ЛЧЦ в глобальную войну, которая должна завершиться на четвертом этапе победой одной из ЛЧЦ и возглавляемой ею коалицией, которая будет оформлена с политико-правовой точки зрения в новую систему миропорядка.

Рассматривая подобный гипотетический сценарий развития МО и ВПО после 2021 года, следует исходить из того, что это — наиболее вероятный сценарий, реализуемый в нескольких вариантах, из всего множества потенциально возможных сценариев. Некоторые из них описывались как в этой работе, так и в предыдущих работах ЦВПИ, в частности, в специальной книге «Прогнозирование сценариев развития международной и военно-политической обстановки на период до 2050 года»[4]. Таких теоретически возможных сценариев развития МО может быть несколько. И, естественно, их переход из статуса «возможного сценария» в статус «вероятного сценария» должен внимательно отслеживаться. Более того, их анализ должен всегда сопровождать анализ вероятных сценариев как неожиданная альтернатива.

Вместе с тем, именно наиболее вероятный сценарий после 2021 года нас интересует более всего потому, что, в конечном счете, этот сценарий, во-первых, окажется, в конце концов, единственным реальным, а, во-вторых, к нему надо готовиться уже сегодня.

Таким образом, мы наблюдаем очевидное противоречие: с одной стороны, мы не можем «гарантированно» спрогнозировать будущий сценарий развития МО (и его вариантов), а с другой, — нам в любом случае придется к чему-то готовиться. Разрешить это противоречие можно только выделив из всего спектра возможных сценариев какой-то один, наиболее вероятный. И именно этот, наиболее вероятный сценарий взять за основу внешнеполитической стратегии и военной политики, базой для последующего стратегического планирования. Даже теоретически государство и общество не могут одновременно готовиться ко всем сценариям развития МО, а тем более их вариантам. Даже самый точный прогноз может позволить, в конечном счете, указать на наиболее вероятный вектор развития МО, который будет корректироваться множеством конкретных обстоятельств и условий, которые невозможно предусмотреть. И, тем не менее, государство должно выбрать один из базовых прогнозов развития МО, как минимум, для выделения приоритетов своего развития и распределения ресурсов.

Сказанное означает, что прогнозируемый сценарий развития МО и его варианты указывают на необходимость:

— переоценки внешнеполитических приоритетов с учетом развития военно-силового сценария, прежде всего с точки зрения возможных союзников и партнеров;

— пересмотра структуры военной организации России, которая до настоящего времени не включает, как минимум, три крупные группы ресурсов — идеологию, институты гражданского общества и частный бизнес;

— пересмотра планов оборонного строительства с учетом специфики навязываемой системной сетецентрической войны.

Но, прежде всего, необходимо признать, что современная «точка отсчета» развития существующего сценария МО уже говорит о начале против России сетецентрической войны и сделать соответствующие политические выводы. Такое смелое решение, естественно, потребует веского обоснования (хотя никто не может гарантировать абсолютной точности такого обоснования), которое имеет огромные последствие для государства. От этого зависит ресурс времени, который является очень важным, а иногда и невосполнимым ресурсом. Ошибка, например, в оценке со стороны руководства СССР с точной датой войны с Германией на 2–3 недели (т. е. радикального изменения ВПО) привела не только к разгрому в короткие сроки Западного и Юго-Западного фронтов СССР, потере миллионов солдат, тысяч танков и самолетов, но и изменению в МО — вступлению на стороне Германии в войну целого ряда европейских государств, которые поспешили присоединиться к будущему победителю.

Подготовка к современной войне занимает уже не годы, а десятилетия. Она требует не только новых НИОКР, но и фундаментальных исследований, разработки новых технологий, а также существенных корректив в существующей военной организации государства и управлении страной, обществом и вооруженными силами, нового качества национальной мобилизации.

В нашем случае, когда руководство страны ориентируется на негативные сценарии, допускается высокая вероятность экстраполяции нынешнего негативного сценария развития МО (и его «реалистического» варианта) не только до 2021 г., но и далее. При этом «точка отсчета» перехода «реалистического» варианта в «пессимистический» может быть пройдена уже в 2017–2018 годах, а с 2021 года прогнозируется доминирование «пессимистического» варианта сценария, а именно перехода системного и сетецентрического противоборства в открытую фазу вооруженной борьбы на всех ТВД.

Это означает, что системность и сетецентричность в использовании всех сил и средств западной ЛЧЦ против России будут в значительной степени трансформированы в ведение уже не только силовой, но и открытой вооруженной борьбы. Та ведущаяся гибридная война против России, о которой в апреле 2015 года говорил командующий Западным военным округом А. Сидоров, будет существенным образом трансформирована в вооруженную борьбу сразу на нескольких ТВД, а затем и глобально. В немалой степени именно «благодаря» нарастающему в 2015–2021 годы противоборству между ЛЧЦ[5].

Таким образом, признание в качестве наиболее вероятного «пессимистического» варианта развития сценария «Глобального военно-силового противоборства ЛЧЦ» после 2021 года диктуется не только соображениями логики развития МО, но и обстоятельствами вынужденного характера: для нейтрализации негативных последствий развития подобного негативного сценария МО необходимо уже в настоящее время принять срочные и масштабные меры, включая мобилизацию национальных ресурсов, от которых после 2021 года будет зависеть выживаемость государства и нации. Учитывая бескомпромиссность межцивилизационного противоборства, риски сохранения национальной идентичности и государственного суверенитета требуют исходить именно из этого, «худшего» сценария.

>> Полностью ознакомиться с коллективной монографией ЦВПИ МГИМО “Стратегическое прогнозирование международных отношений” <<