Пьяному сержанту-артиллеристу всё равно, какой уровень подготовки у спецназовцев

М. Ходаковский, командир батальона «Восток» ДНР

Главной политической особенностью СНБ и СП в условиях осуществления СВО на Украине является постоянное усиление давления на РФ со стороны внешних акторов — государств, объединённых в западную военно-политическую коалицию и прочих субъектов МО — и других акторов, способных повлиять на состояние ВПО и стратегию России (например, Всемирный банк, МВФ и пр. институты)[1]. Стратегия и СП России в ходе СВО были вынуждены оперативно и масштабно реагировать на эту эскалацию, не проявляя инициативы, предоставляя право странам Запада делать ошибки. Инициатива все месяцы 2022 года находилась у Запада, а редкая реакция РФ (как в случае с оплатой газа в рублях) оставалась, скорее, исключением. Также, впрочем, как и политико-дипломатическая реакция на высылку дипломатов и визовые ограничения. Это создавало у значительной части общества чувство неудовлетворённости, в особенности, когда речь шла об отношениях с прибалтийскими странами и Польшей. 2022 год, по большому счёту, не стал чем-то выдающимся в политических отношениях России с Западом. Надо признать, что эскалация давления на Россию продолжалась последовательно все последние годы (усилившись ещё даже до 2014 года), приобретя откровенно открытый военно-силовой характер после начала СВО на Украине 24 февраля 2022 года. Стратегия Запада в отношении России, уточнённая Д. Трампом, и продолженная Дж. Байденом, состояла в строгом соблюдении параллельно трёх принципов в рамках одной парадигмы:

— во-первых, все мероприятия должны наносить вред России;

— во-вторых, эти мероприятия не должны вредить США;

— в-третьих, они не должны привести к ядерному конфликту с применением СНВ.

Россия была вынуждена фактически действовать именно в рамках этой парадигмы как до начала СВО, так и в ходе военного конфликта, т.е. в рамках парадигмы США и по их принципам, не проявляя инициативы и не предлагая альтернатив. Фактически Россия на этих условиях стала противостоять всему «коллективному Западу», его политике, информационному воздействию, ресурсам и военно-технической помощи, которая приобретала в возрастающей степени характер прямого вмешательства в вооружённый конфликт[2].

Соответственно менялись способы и средства силового давления западной коалиции на Россию, прежде всего, военно-технические, в сторону увеличения поставок новых ВВСТ и повышения технологичности военных операций. По сути дела, реализовывалась концепция НАТО сетецентрической операции, предполагавшей интеграцию всех видов и родов войск в единую многодоменную систему, где исключительно важную роль играли системы обнаружения, разведки и связи. Украина выступила одним из отрядов этой системы, обеспечив Запад «пехотой», которая выполняла самые рискованные операции при поддержке высокоточных средств поражения, предоставленных Западом, и отчасти оставшихся от СССР.

Если говорить о возможностях внешнего влияния собственно вооружённых сил Украины, экономики и государственных институтов, то к их сильным сторонам можно отнести:

— хорошо подготовленный и отмобилизованный офицерский корпус, мотивированный идеологически и материально;

— крупные запасы ВВСТ, оставленные в наследство СССР в трёх крупнейших приграничных округах;

— достаточно значительный потенциал ОПК СССР, который частично удалось сохранить на Украине;

— огромную финансовую и материально-техническую помощь Запада, которая оказывалась в предыдущие годы и была обещана в возрастающих масштабах в будущем;

— достаточно организованный государственный аппарат и политико-идеологические институты, подготовленные заранее к борьбе с РФ;

— слабость оппозиции, которая была дезорганизована предыдущими лидерами и разгромлена киевским режимом.

Всё это говорит о том, что Россия столкнулась с мощным вызовом, организованным западной военно-политической коалицией, которая, надо честно признать, подготовила эффективный инструмент для дестабилизации и разрушения России[3].

С точки зрения подготовки ВС и ОПК России, то можно признать, что у неё был определённый период времени с 2008 года по февраль 2022 года для того, чтобы сделать выводы относительно перспектив развития сценария ВПО, его эскалации и неизбежности перехода к военно-силовому противоборству, а также попытаться учесть недостатки и ошибки в развитии ВС и ОПК, которые проявились в ходе операции на Северном Кавказе и войны с Грузией («войны 08.08.08»). Эти выводы были аккумулированы в СНБ РФ в редакции 2021 года[4]. дискуссиях о военной доктрине и военной стратегии России, которые велись в военно-научных кругах.

Но — приходится признать,- что их результаты так и не успели внедрить в общественное и политическое сознание до начала СВО. Более того, уже после начала СВО ситуация развивалась инерционно до ноября 2022 года не только в военной области, что привело к отступлению на целом ряде направлений, но и во внутриполитической, финансово-экономической и общественно-политической областях. Мы двигались без инициативы, по инерции, с трудом преодолевая собственные бюрократические препятствия. Как справедливо отметил А. Пинчук, «Если мы осознаем реальность, что это наш единственный геополитический шанс стать полноценной Россией, с точки зрения своего исторического предназначения, освободить людей, которые нам доверились и которые являются частью нашей семьи, занять достойное место в мире и осознать, что другого шанса не будет. Если мы выстоим, вместе с элитами, осознаем это перестроимся, перестроим промышленность, экономику, когда наши владельцы

крупных предприятий, корпораций перестанут делать вид, что они живут отдельно от военных действий, когда строители перестанут строить для того, чтобы освоить бюджет где-нибудь в Херсоне, какие-то второстепенные дороги, а вместо этого будут копать всей техникой инженерные сооружения, оборонительные линии, когда мы перестанем слушать плачи Минпромторга о том, что у нас АвтоВАЗ и весь наш автомобильный комплекс стоит потому, что нет покупателей, а будут производить автомобили для фронта, как это и должно быть, когда рассуждения о том, что у нас нет боеприпасов, сменятся тем, что частные заводы, которые должны были бы увеличить объем ОПК, но оказались в руках частников, они будут либо возвращены государству, либо частник осознает свою обязанность перед Родиной и они начнут делать боеприпасы, тогда уже можно говорить о дополнительном наборе мобилизационном»[5].

Важная особенность — подготовка военных кадров, которая заслуживает пристального внимания и отдельного разговора. Но упор на «сирийский опыт», который делался в самом начале СВО — ни о чём. Надо сразу же признать, что этот опыт, как и опыт военных действий в Сирии с 2015 года, был очень ограниченный, можно сказать, «полигонный».

Масштабы операций сухопутных сил, в которых участвовали несколько бригад и батальонных групп, при очень ограниченном использовании средств ВКН и ВКО, такой же ограниченный опыт командного состава.

По мнению А. Пинчука это привело к тому, что:

— «Относительно некомпетентности, следует признать — значительная часть российского госаппарата строит свою деятельность по имитационным моделям. Мы отдельно изучим в этой связи взаимосвязанные со СВО проблемы промышленности и экономики.

— Основным ударным организмом стали батальонно-тактические группы. Предполагалось, что такая форма позволяет наиболее эффективно обеспечить манёвренность и гибкость управления и обеспечения решаемых задач. И в самом начале СВО так и было. Например, по экспертным оценкам к Киеву российская армия подошла составом около шести БТРГ. Всего же таковых БТРГ на начальных этапах СВО было не более 120–140, причём формировались они из разных родов и видов войск — морской и сухопутной пехоты, десантников.

— Это значит, что с учётом минимального резерва армейская составляющая фронта перекрывала личным составом около 60 тысяч личного состава на линию соприкосновения порядка тысячи километров.

Простая арифметика — базово, примерно 60 бойцов на километр (а в некоторых случаях значительно меньше). Конечно, эта логика накладывается на специфику местности, лесистость-гористость, наличие водных преград, необходимость штабного и тылового обеспечения и, конечно-же выбытие раненных и погибших.

Итогом, естественно, становится острая нехватка личного состава.

Её постарались восполнить добровольцами и бойцами ЧВК, из которых, по упоминаемым в интернете данным, было сформировано примерно 20 лёгких мотопехотных добровольческих батальонов (так называемых

БАРСов — боевых армейских резервов специальных) и порядка 20 отрядов специального назначения, подчинённых военной разведке и имеющих диверсионно-разведывательную функцию. Активно и на износ также использовались силы луганского и донецкого ополчения, т. н. «народной милиции».

— Однако, изначальный расчёт не сработал и здесь. Отсутствие тяжёлого вооружения, бронетехники и артиллерии у БАРСов несмотря на то, что значительная часть бойцов были высокомотивированы и подготовлены, не позволило формировать из них самостоятельные прорывные или оборонительные структуры. Бронетехнику, да и просто автотехнику часто приходилось выменивать у армейских структур, как-то с ними договариваться, приобретать другими ухищрениями.

Но это не даёт фронтовой стабильности.

— Что касается диверсионно-разведывательных отрядов, то они стали использоваться как штурмовая пехота, наравне с военным спецназом. Эти формирования стали «усилителями» немотивированных армейских подразделений. Такие вот наиболее подготовленные и мотивированные структуры, а с ними и часть десанта ВДВ, оказались недостаточно вооружены артиллерией, бронетехникой. В это же время перенасыщенные, но немотивированные армейские части завязли на территории противника, утеряли столь важное для других военное имущество. Штабное управление оказалось неспособным своевременно оценить реальный потенциал своих формирований, быстро и гибко перераспределить ресурсы и обеспечить их эффективное освоение.

— В то же время в армейской «пищевой цепочке» извечный поиск виноватых заканчивался вопросом — кто пойдёт на штурм? Молодёжь, заключившая контракт после срочной службы по причинам стабильной зарплаты и военной ипотеки, оказалась совершенно немотивированной к такому уровню риска и самопожертвования. И тогда, в режиме поиска «пожарной команды» теми, кто демонстрировал высокую боевую выучку и мотивацию, стали затыкать прорехи.

— В итоге военный спецназ как особая и уникальная армейская боеготовая страта фактически прекратил своё целостное существование.

Вместе с ним подобная участь постигла и спецназ добровольческий — так называемые ДРО — диверсионно-разведывательные отряды».