Нужно помнить, что система это просто набор частей, которые функционируют как единое целое, о чём большинство людей вынуждены вспомнить, когда что-то
ломается[1].

Э. Сноуден, бывший сотрудник ЦРУ

В международных отношениях не снижается роль фактора военной силы. Стремление к наращиваю и модернизации наступательного вооружения, созданию и развертыванию его новых видов ослабляет систему глобальной безопасности, а также систему договоров
и соглашений в области контроля
над вооружениями[2]

Стратегия национальной безопасности Российской Федерации

Война, в частности СВО на Украине как часть гибридной войны Запада против России, стала гораздо более сложным явлением, чем «просто» традиционные войны. В настоящее время, в отличие от наполеоновского нашествия, не стоит только задача нанесения поражения европейским армиям. В отличие от другого, «гитлеровского», европейского вторжения, наоборот, не стоит задача только военного противоборства, когда речь идет о тотальном противоборстве с целью выживания. Современная война это уже не только выживание, но и, одновременно и эффективно,- опережающее развитие, прежде всего, не только социально-экономическое, но и всего национального человеческого потенциала[3].

В реалиях России и мира 2022-2024 годов война для нас это:

- военные действия на территории традиционной России, которые временно оккупированы враждебным режимом, действующим в соответствии с долгосрочной стратегией США и западной коалиции по уничтожению остатков суверенитета России и сохранению ею «норм и правил» (колониальной зависимости) от Запада;

- война России – долгосрочный процесс гибридного противоборства с западной коалицией по многим направлениям – содержательным (от культуры до финансов) и географическим, когда появляются новые области силового и собственно военного противоборства, которые постоянно расширяют пространство войны;

- война России – для значительной части нации - часть нашей жизни и органическая часть процесса развития нации, а не просто социально-экономического развития общества, которой угрожает явная (но не всеми осознанная) экзистенциальная угроза уничтожения;

- наконец, война средство опережающего развития национального человеческого капитала, как суммы капиталов творческих личностей, осознание необходимости сохранения и развития потенциала нации во всех его проявлениях.

В этом главная проблема понимания сути СВО. Очевидно, что масштаб этих задач выходит далеко за пределы собственно войны и даже проблематики обеспечения международной и национальной безопасности. Тем более, в условиях, когда многие годы эта дискуссия навязывалась извне по заранее искаженным направлениям. Это проявляется, например, в характеристике содержания такого понятия, как «Военно-политическая обстановка», которая уже не относится только к отношениям между субъектами – государствами МО[4], но и отношениям между многими акторами (например, НКО, международными институтами и пр.), а, главное, - тенденциями в мире (например, глобализации и автаркии).

Дискуссия о сущности военной безопасности государств[5] началась и активно велась с момента прихода М. Горбачева к власти,  но в разных, порой прямо противоположных, направлениях[6].  Можно констатировать, что в итоге её нарочитая публичность и широкое обсуждение, к сожалению, привела к негативным результатам, не добавив положительных знаний к тому, что с трудом и традиционно медленно формировалось в советской политической и военной науке до 80-х годов ХХ века: безопасность и затраты ресурсов на оборону были объявлены главной причиной отставания СССР в социально-экономическом развитии от Запада[7].

Это стало сначала идеологическим, а затем и политическим основанием для свёртывания развития ОПК и сокращения (фактически уничтожения) значительной части ВС СССР в 80-е и 90-е годы. Почему-то никому в голову не приходило и не приходит сегодня, что сокращение ОПК и ВС СССР-России в 90-е годы не привело к росту экономики, а, наоборот, шло параллельно с уничтожением науки и промышленности в катастрофических масштабах на 60–75%.

В 90-е гг. можно констатировать об отсутствии профессиональной дискуссии по этому вопросу и приобретении новых знаний. Как результат, например, было «не замечено» то, что в условиях внешне благоприятного развития МО в 90-е и нулевые происходило наращивание Западом подготовки к военным действиям против России. Так, например, по оценке исследователя этой проблемы, «Период с 2000 по 2020 годы характеризуется наиболее активной деятельностью ЕС в направлении интеграции ОПК и  (и ВС – А.П.) В 2003 г. было основано ЕОА, а в середине 2010-х гг. произошла активизация интеграционных процессов…»[8].

Постепенно и очень медленно, но эта дискуссия и позиция многих политиков и военных ученых не только привела к признанию ошибок предыдущих лет во втором десятилетии нового века, но и приобретала нормативные формы в целом ряде документов Совета безопасности и Минобороны РФ. Как правило, в этой связи ссылаются на «Мюнхенскую речь» 10 февраля 2007 года В.В. Путина, которая, однако, не были ни первым публичным критическим анализом, ни радикальной сменой курса страны на возвращение суверенитета.

Тем не менее, в итоге можно констатировать, что к 2021 году, когда была принята новая СНБ РФ, общие представления о безопасности вообще и  военной безопасности, в частности, обрели достаточно законченную логическую форму по своим основным направлениям (что, конечно же, не означало завершение споров и дискуссий по военно-политической проблематике, которые обострились в ходе проведения СВО на Украине), а именно – как неразрывная связь в решении проблем безопасности и развития.

О военной безопасности государства в настоящее время, на мой взгляд, можно и нужно говорить  только как о системе обеспечения военной безопасности государства[9], которая объединяет общую политику государства и общества  в нескольких важнейших областях:

Прежде всего, во-первых, объединение прежде считавшихся антагонистическими мер:

– по концентрации усилий в области развития, прежде всего, социально-экономического, научно-технического, духовного, культурного и демографического[10];

– а также мер по обеспечению безопасности государства и нации.

В принципе именно это впервые признано в новой редакции Стратегии национальной безопасности Российской Федерации, принятой 2 июля 2021 года, где впервые (Статья № 3) сформулировано, что «Настоящая Стратегия основана на неразрывной взаимосвязи и взаимозависимости национальной безопасности Российской Федерации и социально-экономического развития страны»[11].

Трудность сочетания задач развития и обеспечения безопасности особенно актуализировалась и даже подверглось проверке на прочность с началом СВО, которая потребовала дополнительной мобилизации национальных ресурсов в 2022–2024 годах. Примечательно, что подобная мобилизация не отразилась катастрофически на экономике страны, более того, как оказалось, она способствовала быстрому росту промышленности и, в частности, наукоемких отраслей. При этом, как-то «забылась» критика милитаризации СССР.

Важно отметить, что и без СВО проблема одновременного обеспечения безопасности и высоких темпов развития остается трудно решаемой в нынешних условиях развития ВПО. Война на Украине – только часть большой войны Запада против России. Не случайно, что практически в первый день после инаугурации в мае 2024 года президент России подписал указ о национальных целях развития на следующую шестилетку и на перспективу до 2036 года. При этом для каждой из целей определены четкие целевые показатели и задачи, которые предстоит выполнить. Ранее они были объявлены в качестве национальных проектов во время послания Федеральному собранию. В документе определены следующие национальные цели развития России на долгосрочную перспективу:

1. Сохранение населения, укрепление здоровья и повышение благополучия людей, поддержка семьи;

2. Реализация потенциала каждого человека, развитие его талантов, воспитание патриотичной и социально ответственной личности;

3. Комфортная и безопасная среда для жизни;

4. Экологическое благополучие;

5. Устойчивая и динамичная экономика;

6. Технологическое лидерство;

7. Цифровая трансформация государственного и муниципального управления, экономики и социальной сферы[12].

Надо сказать, что заявленные В.В.Путиным в мае 2024 года цели не были принципиально новым явлением. Они являлись продолжением логики развития национальных целей и приоритетов СНБ 2021.

Во-вторых, такая система едина и объединяет:

– усилия не только институтов государства (о чем все помнят, но, как правило, имеют ввиду только силовые институты), но и общества, большинство человеческих личностей нации;

– объединенные единой стратегией, которая не просто координирует национальные усилия, но и строго управляет ими.

Такого, надо признать, в России ещё нет.

Таким образом, система безопасности это не просто набор мероприятий институтов государства (Минобороны, ФСБ, Прокуратуры и других правоохранительных органов), но всех институтов государства и общества, объединенных единую и обязательную стратегию.

Приходится признать, что этого в России  пока что нет. Существует, конечно, Стратегия национальной безопасности РФ, новая редакция которой утверждена Президентом страны 2 июля 2021 года, но она носит достаточно декларативный, не обязательный характер и не обеспечена механизмом реализации.

В-третьих, такая политика существует только в конкретной международной и военно-политической обстановке (МО и ВПО), которая не просто учитывается, но и является основанием для формирования политики в области военной безопасности. Даже относительно незначительные изменения в глобальной ВПО неизбежно оказывают непосредственное влияние на военную политику современного государства. Так, например, вроде бы частное решение о поставках на Украину тактической системы ПРО «Железный купол» США неизбежно приведет к ответным военно-техническим шагам России, а, казалось бы, очень далекое от безопасности России решение США, Великобритании и Австралии 15 сентября 2021 года о развитии ВМС нового блока в Индо-Тихоокеанском регионе (внешне, направленное против КНР), потребует учета в военном строительстве России на Тихоокеанском ТВД.

Наконец, в-четвертых, проблемы военной безопасности России предстоит решать в условиях растущей военно-политической нестабильности, разрушения институтов безопасности и достигнутых прежде договоренностей, т.е. с наименьшей вероятностью в условиях диалога с Западом.

К сожалению, в третьем десятилетии нового века Россия только-только стала преодолевать накопленные за предыдущие 30 лет проблемы во всех областях военной безопасности. Шаги по восстановлению суверенитета, ОПК и дееспособности ВС РФ можно, на мой взгляд, оценивать только как самые предварительные, хотя, как правило, сделанные в верном направлении.

Ухудшение состояния МО-ВПО в 2021–2024 годы вело объективно к ослаблению тактических позиций России в мире, но с точки зрения стратегической – развития автаркии в противовес глобализации – перспективы были более ясными: Россия укрепляла независимость и суверенитет.

Цену пришлось заплатить, хотя ожидалось, что издержки будут еще большими. Так, в результате  наблюдалось постепенное сокращение удельного веса ЕАЭС в мировой экономике. Если в соответствии с целевым сценарием развития предполагалось, что за период с 2015 по 2022 год общий удельный вес государств – членов ЕАЭС в мировом ВВП увеличится с 3,7% до 3,9%, в мировой торговле товарами и услугами увеличится с 2,3% до 2,5%, по обоим показателям произошло снижение до 3,5% и 2,1% соответственно. При этом в динамике экономического развития ЕАЭС существенно уступает быстрорастущим регионам нового центра мировой экономики в Юго-Восточной Азии, в результате чего снижается его вес в ШОС, где с 2015 по 2022 год общий удельный вес государств-членов по ВПП снизился с 13,5% до 11,6%, а по торговле товарами и услугами – с 14,8% до 9,2%»[13].

Имеющийся в ЕАЭС потенциал экономического роста и углубления интеграции не реализуется в полной мере. За время, прошедшее после принятия ориентиров экономического развития ЕАЭС до 2030 г., макроэкономические показатели ЕАЭС, включая показатели взаимной и внешней торговли, изменились незначительно, связанность экономик государств-членов не повысилась. Вместе с тем, сохранение макроэкономической стабильности в условиях беспрецедентных санкций против России продемонстрировало высокую адаптивность ЕАЭС к резким ухудшениям внешних условий.

Фактически ЕАЭС в условиях мировой гибридной войны функционирует как самостоятельный центр силы. Рост взаимной торговли в 2022 году на 12%, взрывной рост торговли с Индией и Китаем (в 2021 по сравнению с 2020 годом на 131,7% и 132,2%, соответственно, а в первом полугодии 2022 года – на 146% с Индией и 150,7% с КНР), свидетельствует об устойчивости ЕАЭС к внешним шокам, способности быстро активизировать имеющийся научно-производственный и интеграционный и потенциал, гибко использовать созданную сеть международного торгово-экономического сотрудничества. Заложенные в целевом сценарии ориентиры по темпам экономического роста могут быть достигнуты при условии создания благоприятных макроэкономических условий наращивания инвестиционной и инновационной активности, реализации стратегии опережающего развития в условиях, разворачивающихся в течение прогнозного периода структурных изменений мировой экономики.

Наконец, в-пятых, Россия заинтересована в сохранении своего международного влияния и участия в решении общечеловеческих (реальных) проблем. Примером этому может послужить решение проблемы экологической безопасности, которая является глобальной, с одной стороны, и национальной, с другой. Реализация зеленых проектов, внедрение экологически чистых технологий, цифровых решений, направленных на декарбонизацию и охрану окружающей среды, – капиталоемкие процессы. Согласно некоторым оценкам, стоимость достижения углеродной нейтральности составляет от 10 млрд до 6,5 трлн долл. в отдельных странах региона[14]. Несмотря на то, что в 2022 г. инвестиции в глобальный энергопереход превысили 1 трлн. долл. и впервые сравнялись с затратами на производство ископаемого топлива, глобальный переход к низкоуглеродной экономике требует еще большего объема инвестиций – не менее 4–6 трлн долл. в год по оценкам ООН[15].

Особенно велика потребность в климатическом финансировании у стран с низкими и средними доходами, к которым относятся страны Евразийского региона. Повышению спроса со стороны инвесторов и предложения со стороны реального сектора могут способствовать государственные меры поддержки, в том числе применение налоговых льгот, субсидирование процентных ставок зеленых долговых инструментов, и т.д.

Автор: А.И. Подберезкин