Знаете, кто лучшие новаторы? Люди, которым приходится вводить новшества, иначе они умрут на следующий день.

Э.Эванс, представитель военной разведки США

Проблема заключается в том, что нас всячески готовят к миру, а в результате мы абсолютно не готовы к тому, с чем приходится сталкиваться в реальности, – к войне[1]

Р. Грин, стратегический теоретик

Если говорить о состоянии ВС и ОПК России до 2022 года, то Р. Грин оказался абсолютно прав – мы действительно все предыдущие три десятилетия «всячески готовились к миру», даже участвуя в военном конфликте в Сирии (значение которого было искусственно преувеличено как с точки зрения повышения боеспособности, так и развития ОПК) и, как оказалось, были не готовы к полномасштабной и длительной войне. Анализ этого результата в развитии ВС и ОПК России до 2022 года можно сделать пока что только самый предварительный, однако уже ясно, например, что онтологическая сущность современного силового, в частности, военно-силового противоборства, отличается от того, к чему мы до этого готовились. А именно, уже ясно, что, как минимум, она заключается:

- во-первых, в долгосрочном и усиливающемся, стратегическом, полномасштабном  военно-силовом противоборстве основных субъектов и мировых акторов[2].

- во-вторых, в том, что такое военно-силовое противоборство неизбежно ведет к ускоренной разработке, производству в крупных масштабах и использованию очень широкого и постоянно расширяющегося спектра силовых сил и средств[3]. 

Иначе говоря,  даже в мирное время надо постоянно и усиленно готовиться и расширять возможности военно-силового противоборства, что совершенно не вписывалось в умиротворявшую нас с 1990 годов картину мира. Необходимо признать, что, как и в 1938 году, мы находимся накануне неизбежной и полномасштабной войны с западной военно-политической коалицией, избежать которой можно только ценой капитуляции.

Промежуточные договоренности и компромиссы могут сработать только при условии возникновения новых обстоятельств, например, трудностей в США и странах-союзниках, резкого обострения отношений между США и другими центрами силы, прежде всего, Китаем.

Этот прогноз принципиально расходится все последние четыре десятилетия с оценками правящей элиты СССР- России[4],  с той, во многом, наивно-романтической (или неадекватной) картиной мира для наших политиков, рассчитывавших на идеальное мирное сосуществование, а не на реально действующие тенденции и  законы в отношениях между государствами.

В США и других странах, напротив, это хорошо понимали и постоянно к такому  противоборству не просто готовились, но и тщательно контролировали его эскалацию. Постепенно, с начала нового века, политика США приобретала все более откровенный и системный характер, а в последнее десятилетие – открыто публичные действия. Это положение, в частности, откровенно было сформулировано ещё в военной стратегии США 2018 года уже в самом первом абзаце и безукоризненно выполнялось в последние годы[5]. В 2023-2024 годах к нему добавилось существенное дополнение и  важное дополнение-примечание – в условиях войны инновации и изиенения в военном искусстве происходят мгновенно в среде воюющих.

Эта установка, надо признать, – принципиально и последовательно выдерживается в политике США и их союзников по НАТО на протяжении последнего периода, например, на вашингтонском саммите НАТО 9–11 июля 2024 года, в котором оформлены основные долгосрочные положения военной стратегии блока в отношении России:

– усиление эскалации, в том числе в области поставок на Украину ВТО, масштабного террора и проведения специальных операций против России, в которых допустимо иностранное участие;

– оптимизация усилий стран НАТО в области экономического, финансового  и гуманитарного силового давления на Россию, включая возможных её потенциальных союзников и партнеров;

– формирование долгосрочной системы военно-технической помощи Украине, которая ориентирована на перенос центра «координации помощи» в Германию[6], но который в действительности неизбежно превратится в оперативный штаб НАТО на восточном направлении против России.

Сказанное, применительно к военной и военно-технической стороне стратегии НАТО, в то же время означает, что современное военное и военно-техническое противоборство это[7]:

– не только соперничество военных экономик (которые занимают в настоящее время всего лишь 1–2% ВВП и промышленных мощностей)[8], но и всего спектра гражданских технологий и развития человеческого капитала (НЧК), а также его институтов развития;

– не только усиление традиционного превосходства в соотношении сил и соперничества в количестве и качестве ВВСТ и ВС, но и качестве личного состава и эффективности боевого  управления, прежде всего, за счет развертывания единой системы (во всех доменах) боевого управления, испытанной в 2024 году, т. е. повышении  качества НЧК ВС и ОПК;

– не только привычное и традиционное соперничество союзов и коалиций, но и возможности прямо и даже грубо влиять на других участников МО-ВПО в мире самыми разными силовыми мерами и средствами. Что и происходит практически ежедневно, когда США и их союзники откровенно давят на правительства других государств, требуя от них по сути враждебных действий по отношению к России.

Очевидно, что такое широкое понимание военно-силового противоборства предполагает со стороны России разработку эффективных и долгосрочных контрмер, основанных на прогнозе  и стратегическом планировании (СП) политики безопасности страны. Особенно с учетом военно-технической инновационной специфики СВО и мероприятий США и их союзников.

Так, например, нельзя игнорировать два конкретных вывода, которые  были сделаны на совещании представителей военных разведок США в сентябре 2024 года, где подчеркивалось, что «От распространения беспилотных систем до насыщения РЭБ , два с половиной года боевых действий на Украине дали военным стратегам новые уроки о том, как ведутся современные крупномасштабные боевые действия». На этой ежегодной конференции Альянса по разведке и национальной безопасности (INSA), был задан вопрос о том, какие именно уроки они извлекли, наблюдая за тем, как Киев защищает свою родину от вторжения Москвы.  Общий вывод сделал  Эндрю Эванс, директор армейской оперативной группы ISR (разведка, наблюдение и рекогносцировка), который спросил: «Знаете, кто лучшие новаторы? Люди, которым приходится вводить новшества, иначе они умрут на следующий день… Инновации на поле боя, которые происходят на Украине, беспрецедентны».

Иными словами, анализ и оценка новых систем ВВСТ и технологий на поле боя, выводы и изменения в ВВСТ и тактике их применения, происходят практически мгновенно.  Надо признать, что достижения в этой области у ВСУ и их союзников, к сожалению,  –  высокие. И, наоборот, именно оперативность разработки и внедрения инноваций слабое место в ВС и ОПК России, где бюрократические меры сдерживают развитие новых средств и способов войны.

Кроме того, оценка ВПО в мире и на украинском ТВД остается до настоящего времени противоречивой и путанной, не говоря уже о неточностях в оценке оперативной и стратегической обстановке. Подача информационного материала далеко не всегда оперативна и точна, а источники нередко сомнительны. Это – общее место оценки информации в условиях военных действий и массовой дезинформации, но проблема в том, как такие оценки влияют на состояние общества.

Очевидно, что в средствах и способах ведения войны происходят революционные изменения, от оперативного использования которых непосредственно зависит исход военных действий. Идет соревнование в быстроте использования новейших технологий, о чём говорил В.В.Путин не раз. В том числе и, прежде всего, благодаря использованию новейших вооружений, например, БПА морского базирования. Реалии противоборства на море, как отмечают эксперты,  существенно отличаются от  того, что фиксируется в документах. Так, «на бумаге», большой военно-морской флот России не должен иметь проблем с доминированием над несуществующим ВМС Украины. Но война показала, что использование меньших, беспилотных надводных судов и применение наземных ударов может подвергнуть риску традиционный флот. «Первым уроком, который мы извлекли из этого, стала важность противокорабельной крылатой ракетной обороны, когда крейсер «Слава» подвергся атаке», — сказал директор военно-морской разведки вице-адмирал Карл Томас.  По словам Томаса, в результате этой шокирующей символической победы Украина вошла «в беспилотный мир». Адмирал откровенно говорит: «Я думаю, совершенно очевидно, что асимметричные возможности, которые украинцы — у которых даже не было флота — смогли применить к русским, весьма, весьма впечатляют»… Честно говоря, у вас в основном российский флот, черноморский флот, прижат к восточной стороне Черного моря из-за того, что украинцы делают с беспилотными надводными и беспилотными».

Другая область, где совершен качественный скачок  – средства разведки, обнаружения и связи. Заместитель начальника космических операций Космических сил по разведке США генерал-майор Грегори Ганьон сказал, что один из самых важных уроков конфликта для него был получен еще до того, как начались реальные боевые действия, в декабре 2021 года и январе 2022 года, т.е. до начала СВО. Ганьон заявил, что еще перед реальным вторжением России американские официальные лица смогли поездить по миру, чтобы обсудить с союзниками планы России, заручившись международной поддержкой до того, как первые танки пересекли границы Украины. Об этом 10 сентября 2024 года также откровенно сказала вице-президент К. Харрис, рассказывая о своей поездке на Украине накануне февраля 2022 года.

Другой важный онтологический аспект войны – активное применение коммерческих возможностей США в космосе, которые дали ВСУ огромные преимущества. Генерал Ганьон, например, признал,  что «критически важно», чтобы правительство смогло «использовать коммерческую отрасль дистанционного зондирования для расширения возможностей и укрепления дипломатических инициатив США до войны». Особенно важно это признание на фоне проблем с разведывательными и спутниками связи в России, запуск которых в последние годы был сокращен до минимума.

Еще один важный аспект силового противоборства – информационный.  В каком-то смысле история СВО была историей информационных и диверсионных операций: «Никогда прежде в современной борьбе мы не видели гонки за доступ к социальным сетям и распространение сообщений для всех сторон».- Заявил генерал Уилберн, занимающий должность заместителя директора по боевой поддержке в Управлении кибербезопасности Агентства национальной безопасности. Он даже сказал, что он был «удивлен» объемом информации, которую правительство США было готово обнародовать в борьбе за международную общественную поддержку. Иначе говоря, огромный информационный ресурс США был вброшен в пользу Украины и ВСУ, что практически означает (по масштабам финансирования и влияния) участие ВС США в войне.

Исключительно важное значение, как известно, в СВО имели сухопутные силы сторон, которые акцентировали ежедневно свое участие в многочисленных столкновениях. В этой связи  обращает внимание вывод полковника  Эванса, - начальника оперативной группы разведки и радиоэлектронной борьбы сухопутных войск США, который сказал, что «конфликт на Украине выявил два основных потенциала — дешевые беспилотные летательные аппараты и интенсивную, постоянно совершенствующуюся радиоэлектронную борьбу». В частности, он привел примерт с одной важной особенностью современной войны,-  когда, по его словам, армия наблюдает, как БПЛА стоимостью 500 долларов уничтожают бронетехнику стоимостью 20 миллионов долларов. «Это довольно хороший ROI (возврат инвестиций), если вы на Украине или если вы россиянин с другой стороны», — констатировал он.

Что касается РЭБ, Эванс заявил, что это «уникальная область», в которую, как он опасается, армия вкладывает недостаточно средств, в плане «защиты и наступательных возможностей». В частности, он сказал, что его служба стремится больше сосредоточиться на «перепрограммировании» РЭБ — способности постоянно обновлять тактику РЭБ, чтобы оставаться на шаг впереди противника, который делает то же самое. «Итак, если вы начинаете внедрять инновации на поле боя и видите, что их эффективность снижается? Мы должны быть в состоянии очень быстро на это отреагировать», — сказал он.

Это только некоторые самые общие, замечания, высказанные представителями американской военной разведки, которые осенью 2024 года анализировали и суммировали  опыт инноваций на СВО. Эти предварительные замечания военных руководителей ВС США имеют большое значение для военной политики, прежде всего, военного строительства в России.

В основном нормативном документе РФ, определяющем порядок стратегического планирования (СП) в нашей стране – «Основах государственной политики в сфере стратегического планирования в Российской Федерации»,[9] принятом накануне СВО,  – утвержден практический алгоритм, который определяет «цикл  стратегического планирования сроком полномочий президента РФ» и предусматривает следующие этапы:

а) прогнозирование….;

б) целеполагание….;

в) планирование и программирование….;

г) реализация документов (включая мониторинг и контроль, ресурсное обеспечение и корректировка документов).

К сожалению, подготовка и принятие этого документа очевидно запоздала. Процесс СП в России накануне СВО, как показали уже его первые этапы, был не эффективен. А, тем более, способы его реализации. План (условно «А») СВО не достиг своей цели, хотя вероятность того, что наши войска могли бы занять Киев, Харьков и Одессу и быстро закончить войну, существовала. Но не было ни «плана Б», ни ресурсов, ни понимания его осуществления потому, что такие планы не были частью СП в России. Во многом потому, что бесконечные либеральные и неолиберальные реформы в России не просто уничтожили СП (которое только начало возрождаться с началом правления В.В.Путина), но и фактически ликвидировали институты развития человеческого капитала. В том числе и в ВС РФ, где из 140 военных училищь осталось порядка 40..

Ошибки СВО в области СП стали исправлять достаточно оперативно. Особенно, если речь идет о промышленности и, в частности, ОПК. Все эти факторы, безусловно, имеют свое значение. Но главными на сегодня являются количество и качество НЧК и его институтов, причём не только государства, но и всей нации, способность и политическая воля правящей элит эффективно управлять национальными ресурсами и силовыми средствами политики.

Именно эти, самые главные,  критерии имеют в настоящее время наиболее приоритетное значение по сравнению с предыдущими периодами в развитии человечества, когда мощь вооруженных сил и возможности военной промышленности предопределяли конечный результат вооруженной борьбы государств на долгие годы[10].

В этой связи необходимо сделать некоторые, самые предварительные, выводы относительно современной сути (онтологии) силового противоборства в мире (как наиболее характерной черты ВПО), включая силовое противоборство России с другими странами, только частью которого выступает военно-техническое противоборство, а именно[11]:

Вывод № 1. Современное силовое противоборство происходит во всех областях взаимодействия субъекта ВПО с другими субъектами, акторами и факторами, формирующими МО. Собственно военно-силовое противоборство выступает только частью, такого силового противоборства, набором определённых, а именно военно-технических, средств и способов из более широкого спектра средств и сил силового противоборства между различными субъектами и акторами ВПО. Как правило, – и об этом прямо говорится в официальных документах РФ, США и других стран, –  спектр таких силовых сил и средств включает в себя очень широкий набор – от информационно-пропагандистских сил и средств, способов изменения когнитивной среды противники, компьютерных средств до собственно средств вооруженной борьбы, включая ОМУ.  Причём спектр этих средств силового противоборства стремительно расширяется. Для государства принципиально важно тщательно отслеживать максимально полно и быстро возможные новые направления в развитии силовых средсьв, успевать их осваивать и использовать.

Вывод №2. Происходит дальнейшее развитие силовой политики по силам и средствам, когда силовые военные и силовые не военные способы, и средства, каждый из которых, в свою очередь, делятся на подгруппы – «государственных» и «не государственных» мер и средств, составляющих вместе единую Военную организацию государства[12].

Подгруппа «Силовые военные средства и способы» политического влияния относятся к компетенции национальных (государственных и не государственных) институтов – Министерства обороны, МВД, Росгвардии и т. д., а также вооруженным не государственным формированиям: ЧВК, военизированным организациям и т. п.

Подгруппа «Силовые не военные средства и способы» – компетенция значительно более широкого круга государственных и не государственных органов и организаций – от Министерства культуры, Просвещения, Науки и образования до Россотрудничества и др. Причем внутри этой подгруппы происходит также разделение по признаку «силового принуждения»: на две основные, но взаимно сочетаемые стратегии

– «мягкой силы» («soft power»), способности добиваться результата за счёт идеологической или ценностной привлекательности, которая в последнее десятилетия стала ещё более «мягкой», ориентированной на привлекательность. В 2010 году был введен «индекс эффективности мягкой силы», который показывал эффективность влияния на:

а) Культуру;

б) Образование;

в) Привлекательность управления правительством;

г) Дипломатию, способность быть привлекательным для международной аудитории;

д) Бизнес/инновации – привлекательность экономики страны, способности к инновациям;

– «силы принуждения» («coercive power»), достижение результатов за счет использования широкого спектра экономических, политико-дипломатических и иных средств принуждения[13]. Эти меры особенно активно используются США и их союзниками против России и целого ряда других стран. Причем нередко для их принятия создаются искусственные поводы, как это было с «делом Скрипалей», «выборами в США», «делом Навального» и пр.

Вторая характеристика связана с тем, что происходит стремительное усиление значения невоенных средств силового принуждения, которые относятся, прежде всего, к институтам развития НЧК. Эти институты развития, также, делятся на государственные институты, исполнительную, законодательную, и судебную власть, силовые и социальные институты, в частности, негосударственные институты развития НЧК – политические, общественные, групповые, личные и т. д.

Речь идет не только о так называемых персональных санкциях или мерах по ограничению экономической, торговой или финансовой деятельности, но и широкого круга других областей, например, спортивных мероприятий, культурного сотрудничества или инициировании «кампании штрафов» и других ограничений и запретов.

Вывод №3. Среди основных средств военного противоборства в настоящее время (как и в 80-е годы прошлого века) выступает ставшей традиционной борьба за технологическое (военно-технологическое) превосходство, проигранная СССР, по мнению политиков в США, в прошлом веке (на самом деле такого проигрыша не было, тем более в военной области, где ВС и ВВСТ СССР были по многим критериям лучше США и их союзников до 90-х гг. прошлого века).

В настоящее время этот приоритет в политике США очевиден. В этой связи обращает на себя внимание, например, примечательно замечание заместителя министра обороны США по НИОКР Майкла Гриффина, который ещё в декабре 2019 года заявил следующее, четко определяя будущие важнейшие направления развития ВВСТ: «Мы знаем, что нам надо делать. Национальная оборонительная стратегия определяет направления основных усилий в области ВВСТ: «обновлённая ядерная триада», микроэлектроника, кибербезопасность, биотехнологии, «5Джи», космос, гиперзвук, искусственный интеллект, роботизированные автономные системы, сетевая (сетецентрическая), система ПРО, квантовая технология среди прочего[14].

Превосходство в этих технологиях, превращённое в военное превосходство, угрожает нашим противникам больше, чем отвечает на их угрозы, являясь главным условием сдерживания или победы в военном конфликте». Иными словами, превосходство в этих направлениях само по себе, даже без использования таких технологий, обеспечивает победу США в противоборстве с Россией.

Этот вывод чиновника принципиален: США рассматривают победу в гонке технологий (включая военные) главным условием и средством политики «силового принуждения»[15]. Учитывая, что «технологическая победа» – прямое следствие развития качества НЧК и его институтов, неизбежно следует вывод, что в военно-политической области именно качество НЧК и его институтов становится решающим фактором.

Вывод № 4. Требует, как минимум, переоценки роли НЧК, в частности, с точки зрения невоенных инструментов силовой политики, а также значения НЧК и его институтов в Стратегии национальной безопасности нашей страны, учёта среди традиционных критериев НЧК таких важных показателей, как:

– качество фундаментальной науки и НИОКР;

– уровень технологического развития[16];

– качество экономики;

– уровень внутриполитической стабильности в стране и других показателей.

С точки зрения оценки эффективности Национальной стратегии (безопасности и развития), она в самом общем (агрегированном) виде может определяться в конкретный момент достигнутым уровнем развития НЧК и его институтов.

Вывод № 5. Требуется ряд организационно-политических мер по усилению возможностей противодействия внешним влияниям со стороны институтов развития НЧК, прежде всего, не военным силовым институтам «мягкой силы», а также институтам «силового принуждения». Это означает не только замену Стратегии национальной безопасности РФ более современным вариантом, но и реорганизацию всей военной организации страны.

Современная военная организация России сохраняет в себе все отрицательные черты военной организации СССР последних лет, добавив низкую эффективность военного управления. Она сводится практически к управлению силовыми государственными институтами. И только, хотя пример организации ГКО СССР в июле 1941 года свидетельствовал о других возможных вариантах решения. Как видно из рисунка ниже, военная организация РФ – это большая часть ФОИВ,  ВС и вооруженных формирований, а также предприятий ОПК.

В существующей военной организации полностью отсутствуют два важнейших «блока»:

Во-первых, блок, объединяющий институты развития человеческого капитала страны и его филиалы за рубежом – не государственные научные, культурные, образовательные, политические и общественные организации (НКО, МНПО и пр.), а также не государственные коммерческие, финансовые и промышленные институты, которые аккумулируют значительную часть потенциала нации. В СВО этот потенциал используется инициативно и только частично, но и в этом случае, по некоторым оценкам, не государственные акторы поставили за 2022-2024 годы до 70% необходимой ВС материальной помощи.

Их использование за рубежом приобрело огромное значение ещё во Вторую мировую войну, но имеет особенно важное значение в настоящее время. Достаточно привести пример с такими гигантами промышленности и технологическими монстрами, как корпорация «Майкрософт» или структуры Илона Маска, чья капитализация превышает сотни миллиардов долларов.

Во-вторых, это блок, который связан с неформальными организациями – социальными сетями, разного рода сообществами и просто самостоятельными, креативными и «самозанятыми» гражданами, чья численность и потенциал стремительно растут. Так, организованная помощь отдельными гражданами ВСУ только в Австралии достигла 1 млрд. долларов.

Опыт СССР показывает, что эффективное противодействие силовому противоборству с Западом создавалось под непосредственным руководством ведущих отделов ЦК КПСС (Международного отдела, где существовал специальный сектор «Общественных организаций», Отдела пропаганды и агитации, Организационного отдела, которые контролировали тысячи организаций и институтов на территории СССР) и 5-го Управления КГБ СССР. Вместе эти структуры контролировали не только состояние отношений между различными институтами, но и во многом даже сами зарубежные институты. Так, организации СКЗМ и КМО СССР могли, например, организовать 1-миллионный митинг в Нидерландах против размещения ракет средней и меньшей дальности в Европе.

Фактический отказ от идеологического и политического руководства со стороны федерального центра в России привел практически к отказу от мощных институтов влияния, с одной стороны, и институтов противодействия внешнему влиянию, с другой. Произошло «одностороннее разоружение», которое с трудом и не всегда компенсируется новыми структурами типа «Спутник».

Между тем, обороны России требует внимания к её системной защите от внешнего влияния силовых со стороны не военных институтов, которое в США обеспечивают как государственные структуры (ФБР, Государственный департамент и др.), так и многочисленные негосударственные институты. В ФРГ этим откровенно занимается специальное ведомство по охране Конституции (БНД).

В настоящее время большинство советских институтов и организаций развития человеческого капитала уничтожено,  либо существенно ослаблено, а реального управления со стороны федерального центра практически нет:  политическое руководство со стороны администрации Президента РФ не может обеспечить необходимого внимания. Большинство оставшихся институтов (РИА-Новости, Россотрудничество, профсоюзные и молодежные, а также студенческие и иные организации) фактически предоставлены сами себе.

Так как в России не может вернуться советский опыт, а контроль за экстремистскими и террористическими действиями, которые в лучшем случае составляют 5% всех враждебных действий против России, а защита лежит на ФСБ, то фактически эта область остается вне государственного контроля, что может неизбежно привести к возникновению проблем, связанных с внутриполитической стабильностью. Представляется, что при координации со стороны Совета безопасности РФ и управления Внутренней политики администрации Президента России общий контроль за эффективностью действий по противодействию внешним угрозам со стороны государственных органов (а в перспективе и не только государственных) противников должен взять на себя отдельный ФОИВ, аналогичный бывшему 5-му управлению КГБ.

Автор: А.И. Подберезкин