И главным мотивом практических действий становится: не проиграть войну, но она оказывается не последней, а только очередной…. Такая логика ведет к непрерывному совершенствованию техники и технологии ведения войн[1]

А. Снесарёв, Философия войны

К третьему десятилетию нового века США удалось сформировать широкую проамериканскую военно-политическую коалицию, в которую входит порядка 60 государств (только 30 стран-членов НАТО)[2], фактически противостоящую всем остальным центрам силы в мире.

Это говорит о том, что произошла смена парадигм[3], формирующих систему МО-ВПО: от парадигмы послевоенной системы международной безопасности, основанной на международной праве, произошел переход к парадигме военно-силового доминирования США, основанной на необходимых правящей элите этой страны «нормах и правилах». В 2023 году это признали и высшие военные руководители США.

Таким образом, в третьем десятилетии произошли качественные изменения во всей системе МО-ВПО, которые фактически разделили человечество на две части: западную — военно-политическую и культурно-цивилизационную коалицию[4]  — и всех остальных, противостоявших этой коалиции субъектов МО-ВПО. При этом западная коалиция инициировала постоянно усиливающийся процесс количественного и качественного наращивания ВВСТ и ВС.

Сложилась крайне опасная ситуация, когда субъективные решения отдельных политиков в военной области рассматриваются как допустимы меры для достижения политических целей. Аналогия в прошлом — очевидна. Именно такая ситуация сложилась, например, в мире, когда неожиданные военные успехи Германии и Гитлера 1938– 1942 годов привели к радикально неправильной оценке ВПО. Как пишет автор фундаментальной работы, генерал фон Типпельскирх,

«В конце августа (1942 года — А.П.) в ставке Гитлера можно было слышать о том, что победа над Советским Союзом Для него стала второстепенным делом, которому он уже почти не уделяет внимание, и что сейчас его больше всего интересуют широкие планы захвата Среднего Востока»[5]. Разгром под Сталинградом стал сокрушительным политическим, а не только военным поражением Германии, изменившим не только ВПО в Европе, но и МО в мире.

Во многом МО в начале ХХI века повторяет эту ситуацию: субъективные представления о мощи США, Великобритании, Франции и Японии оказывают негативное влияние на процессы формирования новой международной реальности, нередко уводя политиков от адекватной оценки своих возможностей и влияния СО на формирование МО и ВПО[6].

Это, естественно, не могло ни отразиться на формировании конкретных сценариев развития ВПО и МО, которые достаточно быстро переходили из стадии преимущественно силовых в преимущественно военно-силовые в своем развитии. Таким образом, известная доминирующая сила влияния развития того или иного сценария МО на ВПО в мире на состояние СО, а также конкретных военных конфликтов и войн, усложнилась обратной тенденцией — влияния особенностей и характера войн и военных конфликтов, конкретные особенности развития СО и войн стали существенно влиять на состояние и развитие ВПО и МО. Это стало особенно видно на примере интервенции США и их союзников в Афганистане, где минимальное использование сухопутных ВС коалиции сопровождалось мощными усилиями по формированию «антитеррористического фронта», с одной стороны, и переносом акцентов на применение ССО и нанесение ударов ВТО, — с другой.

При этом нельзя конечно же говорить, что конкретные войны и их результаты, а, тем более, формирование СО в конкретном регионе не сказывались прежде на формировании ВПО и МО. Война в международных отношениях нередко оказывалась самостоятельным фактором. В принципе влияние развития СО, войн и военных конфликтов, как и средств (ВВСТ) и способов ведения войны на формирование ВПО и МО, всегда существовало и было сильным. Но именно в нашем веке произошло превращение войны в способность развитых государства быстро решать стратегические цели политики с её помощью.

Войны против Югославии, Афганистана и Ирака занимали несколько недель, приобретая для тех, кто их начинал, политическую победу.

Подобное прежде, например, в ХХ веке было возможно только в случае массированного применения ядерного оружия, когда отпадала необходимость в достижении промежуточных — оперативных и тактических — задач. «Война — это последствие американской глобализации: вместо консенсуса — дубина»[7]  — очень точно сказал бывший сенатор ЕС Дж. Кьеза.

Другое последствие развития военной области в ХХ веке стало предсказуемость политических результатов войн. До XXI века, даже в войнах ХХ века в Корее и во Вьетнаме такой заданности получения результата не было потому, что война всегда носила традиционно непредсказуемый характер. По этому поводу еще К. фон Клаузевиц писал, что «Война является областью неопределенности; три четверти того, на чём должен производиться расчёт всех военных действий, спрятано в облаках великой неопределенности…. Война есть область риска»[8]. Но в XXI веке развитие силовых военных и не военных силовых средств политики приобрело особенное значение, которое фактически гарантировало политический «позитивный» результат нападающему государству-члену западной коалиции. Даже в таких сложных случаях как война в Афганистане.

Авторы: А.И. Подберезкин, А.А. Куприянов