Стратегия может быть великим даром и большим несчастьем для народов, определять успех или неудачу в любых общественно значимых начинаниях[1].

А. Свечин, военный теоретик

В среде исследователей военных и военнополитических процессов пока нет единого понимания сущности военнополитической обстановки[2]

В. Махонин, профессор

Стратегия государства (корпорации или личности) настолько широкое понятие, что не может быть полностью раскрыто ни в одной из отдельных работ, что признавалось ещё классиками военно-стратегической мысли[3]. Так же, как и процесс стратегического планирования, который имеет множество аспектов, порой радикально противоречащих друг другу[4]. Некоторые исследователи на Западе приводят даже десятки формулировок, которые порой противоречат тому или иному определению термина «стратегия». Более того, в современной российской политической и военной науке дискуссии по этому вопросу не прекращаются и сегодня. В последний раз я наблюдал это процесс, например, в ходе специальной конференции в ВАГШ ВС РФ в 2022 году.

Сильное влияние в советской и российской науке на анализ и прогноз стратегии государства, развития международной и военно-политической обстановки (МО-ВПО) и стратегического мышления оказало творчество профессора МГИМО МИД СССР профессора М.А. Хрусталёва ещё в 70-е и 80-е годы прошлого века[5]. Я тщательно посещал его спецкурсы (по выбору) трижды в 1977–1978 годах и семинары в созданной в МГИМО в те годы Проблемной лаборатории системного анализа, а конспекты его выступлений и обсуждений легли во многом в теоретическую основу моих исследований.

Даже сегодня, начиная лекции и спецкурсы, и повторяю мысль о том, что именно его семинары дали максимально эффективный практический результат не только для моей исследовательской работы[6], но и практической работе в государственных органах — в администрации, аппарате Правительства, Государственной думе, Совете Федерации и других органов власти России.

Более того, практически во всех своих работах я ссылался на записи конспектов М.А. Хрусталёва, сделанные мною в те годы, которые стали частью теоретических наработок и в данном материале. К сожалению, далеко не все из записанного мною было опубликовано. Это, безусловно, снижает возможности полного исследования его творчества. Но сам подход, основные идеи используются мною очень широко, хотя время, естественно, «модернизировало» некоторые его аспекты.

Как справедливо писала позже профессор Т.А. Шаклеина, «Под влиянием научных изысканий теоретиков МГИМО в 1980–1990-х годах стала меняться парадигма анализа международных отношений в целом, происходило внедрение политологического подхода к исследованию международных отношений»[7].

М.А. Хрусталёв всегда пытался переложить теоретические обоснования на практику политической современной жизни. Именно так в своей работе со слушателями (кто бы они ни были) делаю в настоящее время и я. При этом, общетеоретические размышления не мешали, но помогали практическому анализу. Так, М.А. Хрусталёв (при мне, во всяком случае) старался избегать конкретных тем военной безопасности, учитывая значительные ограничения, существовавшие в советской науке в те годы, но аккуратно подводил собеседника к самостоятельным выводам. Сегодня эта практика распространена повсеместно, включая практические вопросы анализа[8]. Другое дело, что российские либеральные (в большинстве) исследователи избегают конкретики и прикладных исследований, ограничиваясь год за годом общетеоретическими и абстрактными рассуждениями прошлых десятилетий.

На практике, однако, мы встречаем последовательные и регулярные корректировки национальных и государственных стратегий как в США, так и в России, что является абсолютно естественным процессом[9]. Даже формально СНБ России пересматривается каждые 6 лет. Соответственно, также пересматриваются и вытекающие из СНБ стратегии, доктрины и концепции. Как правило, через 9–12 месяцев.

Аналогичная ситуация сложилась и в нормативной области теоретической и методологической области исследования международной и военно-политической обстановки (МО и ВПО)[10]  и, как следствие, в постоянных усилиях повысить эффективность нашей стратегии национальной

Некоторые вопросы теории и методологии анализа современных стратегий безопасности, последний вариант которой от 3 июля 2021 года, как оказалось, уже основательно устарел к началу 2023 года.

Исключительно важное значение, также, как и теория, и методология[11], для понимания сути государственной и военной стратегии имеет история. И не только государств, но и военного искусства. Так, с самого начала хотелось бы привлечь внимание к мысли А.А. Снесарёва, в которой он выразил краткий генезис стратегии государств и военной стратегии. Он, в частности, писал[12]: «История военного искусства, как и стратегия, народилась лишь к концу XVIII века, когда человеческое мышление оказалось достаточно подготовленным, чтобы перейти от анекдотической истории к обобщающим исследованиям. Первый значительный труд Хойера, изданный в 1797 г., сохраняет и поныне научное значение. Центр тяжести его, в связи с материальным характером философии XVIII века, лежит в изучении эволюции военной техники.

Талантливые работы эмигрировавшего прусского офицера Рюстова привлекли к истории военного искусства внимание широких ученых кругов в пятидесятых–семидесятых годах прошлого века. Но по существу лишь завоевания исторической науки за последние сорок лет подводят под историю военного искусства твердый фундамент[13].

Далее он пишет: «К началу XX века история военного искусства является уже наукой, признанной гражданскими учеными, и в лице Дельбрюка завоевывает одну из руководящих кафедр исторического факультета Берлинского университета. История военного искусства теперь в состоянии оперировать с неизмеримо более точным материалом, чем тот, который заключался в трудах предшествовавших поколений, что соответственно повышает ее реальное значение. Требования к точности изложения и критической оценке теперь являются сильно повышенными. Современные методы исторической критики являются, могучим оружием для уличения небылиц; придворные историографы, которыми стремился обзавестись каждый государь XV века и которые пользовались тем большим почтением, чем цветистее были их выдумки, встречаются, правда, и теперь, но уже как шутовское привидение.

В настоящее время история политики и военного искусства — обязательная часть анализа (индукции) ВПО и стратегии на последующих этапах, без которой теория становится не только скучной, но и нередко противоречит смыслу и практике[14].

Введение истории военного искусства в программы всех академий в первой половине XIX века состоялось под давлением авторитетного требования Наполеона I: „Ведите наступательную войну, как Александр, Ганнибал, Цезарь, Густав Адольф, Тюренн, принц Евгений и Фридрих; читайте и вновь перечитывайте историю их 83 походов — и формируйте на них свое мышление; это единственное средство стать великим полководцем и разгадать тайны искусства; ваше сознание, просвещенное таким путем, отбросит правила, противные началам, которых держались великие люди».

К началу XX века история военного искусства безусловно переросла Наполеоновскую программу. История военного искусства не стремится ныне открыть общий неписанный кодекс — тайну великих полководцев, а выдвигает перед нами диалектику истории, в свете которой все правила и принципы военного искусства получают условный и временный характер»[15].

Тем не менее, военная история дает нам много примеров не просто развития военной техники, но и военного искусства. Письменные свидетельства говорят нам, например, что европейцы познакомились с артиллерией еще в 1320-е годы. В хрониках Флоренции того времени содержится запись о заказе двух бронзовых пушек. Самое раннее изображение артиллерийского орудия, а точнее «железного горшка», заряженного огромной стрелой, содержится в английском манускрипте 1326 года. Англичане вообще не боялись экспериментировать. Именно их артиллерия (три пушки на корабле «Кристофор») впервые в истории участвовала в морском сражении при Арнемейдене в 1338 году. Также они впервые «приволокли» орудия на поле боя при Креси в 1346-м.

На Руси же первые упоминания относятся к 1382 году. Тогда защитники Москвы били войско Тохтамыша «из тюфяков и пушек». Конечно, во всех перечисленных примерах артиллерия не оказала существенного влияния на битвы, поскольку ей еще нужно было пройти долгий путь развития. Тем не мене это стало важным шагом, благодаря которому европейские армии прикинули примерный путь их развития на ближайшее столетие. И уже в XV веке огромные бомбарды помогали брать укрепленные города и замки. В 1453 году с их помощью, например, турки взяли Константинополь.

СВО на Украине в 2022 году стала ярким примером того как изменения в вооружениях и военной технике (ВВСТ), (например, применении барражирующих боеприпасов и БПЛА)[16], повлияло на стратегию, оперативное искусство и тактику вооруженных сил сторон, а в целом — на военную стратегию и стратегию национальной безопасности России. Эти влияния ещё только осмысливаются, но уже ясно, что не только Вооружённые силы и оборонно-промышленный комплекс (ОПК), но и вся система организации власти и экономики России потребует радикальных изменений. Это, естественно, потребует изменения и в СНБ РФ, которые «де-факто» происходили весь 2022 год, — от организации ВС и ОПК до социально-политических корректировок в обществе и экономике[17].

Самые первые попытки осмыслить эти процессы и  их военно-политические последствия предпринимаются целым рядом научных коллективов, в частности, ВАГШ ВС РФ, МГИМО МИД России, ЦНИИ №46 МО и специальными управлениями ВС и СВР. Осенью 2022 года началась и широкая дискуссии в научной печати, которая, не смотря на проходящую СВО, приобретает все более масштабный и конкретный характер. В этой дискуссии неизбежно на первый план выходят вопросы теории и методологии военно-политических исследований[18].

Автор: А.И. Подберезкин