Все вероятные последствия СВО для политики обеспечения военной безопасности современных государств находятся в настоящее время еще в значительной степени в процессе развития и осмысления. Это не исключает, более того, предполагает, обсуждение некоторых предварительных выводов. Некоторые, самые предварительные из них, уже можно сделать.

1. СВО – первая крупная война между развитыми в военно-экономическом отношении государствами в мире и в Европе после Второй Мировой войны. Она потребовала фактического (но, пока что не формального) пересмотра всех основных положений, конкретизирующих военную политику государств – теории военной политики как части общей политики, военного искусства, военного строительства, а также переосмысления структуры ВС, ОПК и пр.[1]

СВО больше похожа на Вторую мировую, а не на многочисленные войны и конфликты последних лет, когда передовые государства в военном отношении вели войны против заведомо более слабых противников. Трансформация миропорядка, стремительно набирающая силу, прямо отражается на военной политике государств, но не всегда вовремя и осмысленно. При этом, в первом случае используется приоритетный набор таких опасностей и угроз (их перечисление и приоритеты всегда вызывают споры и нередко очень субъективны), а во втором – точка отсчета анализа идет от национальных интересов и приоритетов и в большей степени от конечных политических, а не военных целей.

В первом случае, как правило, использовалась традиционная стратегия, а во втором – стратегия непрямых действий, описанная Б.Л. Гартом в известной работе[2]. Лиддл Гарт, кстати, отнюдь не претендовал на то, что был «изобретателем» этой стратегии. Он подчеркивал, что её использование еще в военном искусстве Древней Греции и Рима было нередко залогом победы в самых разных войнах и противоборствах. К сожалению, в СВО на Украине мы очень редко встречаем в политике и стратегии попытки таких непрямых действий со стороны России, хотя в отношении Великобритании, например, простое нарушение её систем связи с Континентом и Северной Америкой привело бы к быстрой финансово-экономической катастрофе (с учетом того, что более 70% ВВП создается в финансово-страховом секторе экономики).

В России также существовали попытки по-новому подойти к решению этой проблемы, например, бывших советников целых трех НГШ ВС РФ полковников И.М. Попова и М.М. Хамзатова[3]. В некоторых из них приходилось участвовать в течение 2014–2023 годов, как правило, организованных либо ВАГШ, либо палатами ФС РФ, однако практический результат был минимален.

Примечательно, что великий русский военный теоретик Г.А. Леер, говоря о состоянии армии в России, больше всего делал акцент в конце XIX века на «отсутствии честности», «продажность слова», «подлаживании под влиятельные вкусы или модные увлечения критиков»[4], т.е. те пороки, которые в настоящее время справедливо отмечают в качестве реалий современной военной политики и отношений в ВС РФ.

2. Выбор конкретных силовых средств и способов политики прямо зависит от того, какого подхода вы придерживаетесь. В том числе и в СВО на Украине. В первом случае, такой выбор, как правило, это выбор симметричных мер и средств (что мы и наблюдаем), а во втором – так же, как правило, – асимметричный. Соответственно изменяется и политическое, и военное искусство – стратегия, оперативное искусство и тактика. Но эти изменения происходят быстро на тактическом уровне, иногда даже по несколько раз в месяц, а не на стратегическом, управленческом и политическом, где всё время наблюдается инерция и традиция, которая часто очень смущает граждан России свои бессилием.

Тем не менее, объективно, зачастую вопреки сознательным решениям, происходит качественно новый процесс не только в развитии МО-ВПО в целом в мире, но и в военно-силовой политике. Изменения в МО-ВПО в мире в новом веке происходили настолько радикально, что справедливой, даже банальной, стала общая мысль о том, что происходит процесс качественных изменений в миропорядке. Этот процесс прямо отражается как на всей системе МО-ВПО, так и на политических системах большинства государств, что делает эти изменения еще более непредсказуемыми. Например, очевидно усиливая процессы автаркии в экономике и военно-технической области.

Политическая система – это целостная совокупность государственных и негосударственных общественных институтов, правовых и политических норм, взаимоотношений политических субъектов, посредством которых осуществляется власть и управление в обществе. Таким важнейшим институтом государства и нации является Армия. Причем, если в прежнее время этот институт был исключительно государственным и очень редко становился общенациональным (только в периоды Отечественных войн), то теперь ВС и ОПК, как и вся военная организация государства, стали частью не только государства, но и всей нации. Так, например, по некоторым оценкам, до 70% всех поставок в ВС в ходе СВО в 2022–2023 годов было сделано не государственными структурами, а «институтами гражданского общества» и частными гражданами.

То же самое в настоящее время фактически происходит с помощью Украине, которую (кроме государств) оказывают корпорации, институты и отдельные граждане.

3. Нация и общество, как сложные открытые системы, состоящие (по разным концепциям) из нескольких подсистем, каждая из которых выполняет определенную функцию, развиваются нередко автономно. Вместе с тем, выполнение каждой подсистемой своей функции обеспечивает устойчивость и целостность всего общества. Так, например, выделяют следующие подсистемы[5]:

– экономическая подсистема (функция адаптации);

– политическая подсистема, которая включает в себя все формы принятия решений, определяет коллективные цели и обеспечивает мобилизацию ресурсов для их достижения (функция целеполагания);

– социальная («общностная») подсистема поддерживает устоявшийся образ жизни и включает в себя все институты социального контроля – от законов до неформальных правил (функция интеграции);

– подсистема социализации (культурная) позволяет включить человека в существующую культурную систему и содержит в себе культуру, религию, семью и школу (функция устойчивости и самосохранения).

В этой связи важно отметить, что в условиях СВО на Украине проявились важные особенности, характерные для развития ВС и ОПК, которые прямо вытекают из качества подсистем государства и общества. «Трансформация» военной политики и военного искусства ВС и ОПК России, как оказалось, в решающей степени зависела нередко в 2022-2024 годы не от собственно военных сколько от не военных факторов, характеризующих качество государства и его управление[6]. Даже военное управление не существует изолировано. Оно – часть государственного управления со всеми его ошибками, бюрократическими проблемами, неповоротливостью и пр. недостатками.

На мой взгляд, они следующие.

Во-первых, что самая главная функция нации – защитная – не выделяется отдельно, хотя и является высшим приоритетом. Она выступает частью всех подсистем, зависимой и производной от них. Для ВС и ОПК, например, зависимость от экономической подсистемы проявляется, например, в главной сложности военных действий – недостатках боеприпасов и ВВСТ, которые не смогли восполнить целиком экономики Запада и России.

Во-вторых, главный фактор боеспособности ВС как РФ, так и ВСУ, в войне 2022–2023 годов стал – мотивация личного состава, его способность физически участвовать в боевых действиях. Этот фактор зависит от социальной подсистемы и системы политического и военного руководства.

В-третьих, неожиданно важнейшим для многих оказался культурно-цивилизационный фактор принадлежности военнослужащих к той или иной национальности и общности, национальной самоидентификации. Очень быстро на фронте произошло разделение на «хохлов» («немцев») и «москалей», которое не определялось принадлежностью к той или иной национальности, но самоидентификацией, нередко – политической.

В-четвертых, огромную роль сыграли невоенные факторы, характеризующие эффективность военного и государственного управления и боеспособность ВС, быстрое медицинское обеспечение, логистика и поставки ВВСТ и боеприпасов и т.п. Конфликт Е.В. Пригожина – только часть конфликта подразделений ВС РФ, отражающая общую ситуацию в армии и снабжении, способность государства обеспечить ресурсами свои ВС.

В-пятых, вынесенная русским военным философом А.Н. Снесаревым в начале раздела мысль о войне как о «всепроникающем явлении» в начале ХХ века, была не развита в дальнейшем, но искусственно поставлена под сомнение. В советской и российской политической и военной науке в последней трети прошлого века, когда сознательно политика «подкреплялась» псевдотеорией, навязанной западными либералами советским и российским политиками и политологам, о том, что «военная сила потеряла свое значение». Этот тезис стал практической политикой при М. Горбачеве – Б. Ельцине и в первом сроке В. Путина. Такая политика в итоге привела к обвалу не только ОПК России и способностей его ВС, но и созданию системы «негативного кадрового отбора» в государстве и ВС, когда управленцами стали выдвигаться бюрократы, которые были удобны вышестоящему начальству, но не способные к эффективной работе. В итоге, в государстве и в ВС, а также во многих подразделениях ОПК (надо признать, в наименьшей степени в силу традиций) был создан слой управленцев, который изначально не был в состоянии работать эффективно, но он-то и составляет в основном современную правящую элиту России.

В-шестых, в политико-дипломатической области сформировалась со времен М.Горбачева устойчивая тенденция к поиску неоправданных компромиссов и уступок, которую вынужденно пришлось ломать в 2023 году. В её основе лежал все тот же тезис о том, что «военная сила потеряла свое значение», а «ЯО – не является инструментом военной политики. В 80-е годы, когда в СССР зародилась эта концепция, имелось ввиду ограниченное применение на прямое использование военной силы в так называемой прямой, «грубой», форме. Но отнюдь не отрицалось использование военной силы в международных делах вообще. Тем более в сочетании с другими силовыми инструментами, что наглядно проявилось в политике США в новом столетии.

4.  В правящей элите СССР и позже – России – сложилась политическая «мода» на теорию, которая в разных смыслах выступала за то, что произошла «потеря значения военной силы» в политике, но которая в СССР и России стала политической практикой, в угоду которой принуждали работать МИД и институты АН СССР и РАН, а позже и остальные институты государства. Особенно активно «работали» в этом направлении либеральные СМИ. Этой «новой теории» были посвящены не только сотни книг и тысячи статей, но и – что гораздо хуже – политическое обоснование политики постоянно растущих компромиссов и уступок[7] со стороны политического руководства СССР – России, что в итоге во многом стало причиной развала ОВД, СССР и мировой системы социализма.

Но основа этой теории легли и в фундамент военной политики России, от которой не можем избавиться и сегодня. Не секрет, что вплоть до 2022–2023 годов (а нередко и сегодня) среди политиков и даже военных существовала такая «теория военного искусства», которая говорила в пользу того, что войны не может быть в принципе. И не только ядерной, но и глобальной, конвенциональной. Отголоски этой теории легли в основу Военной доктрины России и в практику её военного строительства, что немедленно сказалось на возможностях ВС РФ в ходе СВО на Украине.

Между тем, в те же годы (2000–2020-е гг.) в военно-политической области происходило прямо противоположное явление – нарастание силового противоборства между субъектами МО при скрытом усилении значения политико-психологической формы использования военной силы. Примечательно, что новая редакция Концепции внешней политики РФ впервые за многие годы с опозданием, но в итоге только в 2023 году констатировала ренессанс использования военной силы в МО[8], связанный, прежде всего, с переходом к коалиционному и цивилизационному противоборству[9].

В политической и военной элите России пересмотра основных теоретических положений современной политики долгое время не происходило, что свидетельствовало, прежде всего, о развале научных школ и системы подготовки кадров в постсоветский период и, конечно же, о традиционной инерции мышления. Критикуя видного военного теоретика Г.А. Леера[10], А.А. Свечин писал: Ему вовсе было чуждо представление об эволюции… Леер не понимал, что каждая эпоха создает свои предпосылки для стратегии (подч. – А.П.) и искал исключительно вечных принципов»[11].

«Свои предпосылки» в стратегии постсоветского периода вызревали стремительно, но для их политического признания нужно было мужество, в том числе и для того, чтобы признать собственные ошибки, которые и сегодня признаются правящей элитой с трудом. Как писал Г. Гудериан, «В политике никогда не следует прятаться от опасности, как страус, головой в песок, но именно такую стратегию слишком часто выбирал Гитлер, так же как его влиятельные политические, экономические и даже военные советники»[12].

Именно признание или не признание таких опасных реалий в России становится первым шагом к изменению в политике безопасности в государствах в третьем десятилетии нового века. Оно начинается с признания самых опасных глобальных тенденций, которые системно сказываются на безопасности государств, коренным образом изменили характер и структуру МО-ВПО.

5. В России до настоящего времени не существует «простой формулы», точно характеризующей направление, в котором развивается современная МО и ВПО, а, тем более, его закономерности. Термины «многополярности» и «многовекторности» больше путают, чем объясняют, но мысль пока что не идет дальше констатации.  А развитие МО-ВПО, тем не менее, не останавливается. Именно по военно-силовому сценарию, который реализуется в наиболее опасных вариантах.

Иногда в очень опасном для России направлении. Между тем, политики и военные США (а вслед за ними и некоторые российские ученые и политики), например, выделяют по-прежнему  три таких важнейших тенденции[13]:

– глобализации, охватившей всей сферы человеческой деятельности, ставшую «катализатором» экономического и социального развития, соперничества за ресурсы, социальной напряженности и политической нестабильности. Эта модная тема, на эксплуатации которой не один российский ученый уже сделал себе карьеру и которая захватила огромное учебное пространство.

При этом, как-то не часто говорят о том, что эту тенденцию США фактически взяли под контроль и используют в интересах собственного развития;

– демографическую, изменившую во многом не только соотношение сил в мире между ЛЧЦ и регионами, но и создавшую угрозы неконтролируемой эмиграции и социально-политической напряженности. Современная политика США и их союзников сделала радикальные повороты для того, чтобы интегрировать новые сообщества – от массовой миграции до концепции БЛМ;

– неконтролируемого распространения технологий, что (особенно в военной области) ведет к радикальным изменениям в соотношении сил и военной мощи[14]. Эту тенденцию США практически пытаются взять под контроль как с помощью собственного опережающего развития, так и санкций, налагаемых на своих оппонентов и конкурентов.

Считается до сих пор у некоторых ученых, что некое «мировое сообщество» противостоит этим опасным тенденциям, хотя реалии давно говорят об обратном. Как уже говорилось выше, США адаптируются и приспосабливают в своих интересах мир и эти стремительно усиливают, в свою очередь, возможности влияния развития военно-силовых средств и способов в политике вообще, и военной стратегии, в частности, на формирование МО и ВПО в мире.

6.  СВО продемонстрировала, что она является только частью нарастающего глобального силового мирового противоборства, разделившего мир на разные группы. Анализ большого количества факторов показал, что эти страны, в зависимости от отношения к России, отчетливо делятся, как минимум, на несколько групп, начиная с 2022 года, но США проводят исключительно жесткую политику с тем, чтобы консолидировать на разных условиях возглавляемую ими коалицию, а также вовлечь в неё или нейтрализовать новых членов. Картинка, которая отражала МО в 2022 году, например, выглядит в 2024 году уже иначе: численность стран-членов коалиции выросла, а «нейтральность» некоторых государств США удалось сократить.

Вместе с тем, очевидно, что соотношение сил в мире, характеризовавшее состояние МО-ВПО в 2022 году[15], уже в следующем году изменилось. Оно отчасти характеризуется отношениями государств (в данном случае стран Африки), проанализированное сотрудниками НИИ МГИМО при помощи метода соотношения компонентов[16]. Авторы, в частности, делают вывод: Реакция на украинский кризис стала сложным явлением международных отношений. Многие страны в той или иной степени затушёвывают свою позицию, стараются, особенно на декларативном уровне, сделать её расплывчатой.

Это ограничивает анализ картины мнений количественными и качественными методами (хотя выходил целый ряд успешных работ на базе качественных методов анализа. Но ещё более сложная задача – соотнести позиции 193 государств мира по сопоставимым параметрам, чтобы судить о близости тех или иных из них, категоризировать их на группы и т.д. Исследовательская группа ИМИ МГИМО на базе Центра евроазиатских исследований ведёт, опираясь на количественные методы, работу по анализу мировой реакции на украинский кризис. Особенности применяемого метода дают результат, в котором главное – не выяснение точки зрения каждой отдельной страны, а их соотношение между собой. То есть на выходе получается система координат мировой реакции на украинский кризис и положение в ней отдельных стран, а также их групп (другими словами, это картирование, при котором взаиморасположение определяется не географическим соседством, а близостью позиций в связи с украинским кризисом)[17].

7. Огромные последствия последовали в важнейших областях военного искусства, прежде всего, тактике, требующие очень внимательного анализа. По всем основным направлениям, в частности, искусству наступательных и оборонительных операций[18], применению принципиально новых средств управления, связи и разведки, новых видов и систем ВВСТ (БПЛА, например). Так, как отмечает один из экспертов, «По всем законам, наступление на подготовленную оборону противника проводится из положения «непосредственного соприкосновения» и после проведения всех разведывательных мероприятий. Если противник только-только начал переходить к обороне, не успел обеспечить достаточное массирование огневых средств на участок фронта и лихорадочно окапывается – тщательной разведкой можно пренебречь и выдвигаться из глубины своих боевых порядков. Даже колоннами, максимально сужая участок прорыва, вводя в брешь части второго эшелона и расширяя дыру фланговыми действиями, продолжая двигаться в глубину первым эшелоном. Так вот, первая неделя «наступа» ВСУ (в июне 2023 года – А.П.) ознаменовалась вторым типом ведения боевых действий, словно наша группировка сидит в наспех отрытых ячейках, не создала связанную между собой систему «опорников» и не составила карты огневого прикрытия позиций. Не засеяла нейтральную полосу и ближние тылы противника минными постановками, лишилась ударной авиации и упразднила все виды разведки за ненадобностью. Горящие бронетанковые колонны ВСУ, как будто, кто-то ввёл в заблуждение. Либо самонадеянность и надежда на трусость русского солдата, либо просчёты хвалёной натовской разведки»[19].

Иными словами, в тактике ВСУ происходили (причем постоянно) непонятные, даже убийственные, изменения, которые далеко не всегда вели к положительному результату. Это нередко оценивалось как политическое требование. Например, как пишет эксперт, «Были проигнорированы положения науки о классическом наступлении из положения «непосредственного соприкосновения», которое проводится:

– преодолением предполья и сбитием боевых заслонов;

– последовательным огневым поражением первого и второго эшелонов обороны;

– переносом артиллерийской подготовки на районы расположения резервов;

– решительной атакой на заранее обозначенные рубежи.

Но все недели «контрнаступа» ВСУ и последующие месяцы «мясных штурмов» означали часто странные маневры, ВСУ сменили несколько тактик. То устраивают навалы одной пехотой, то расходуют ротно-тактические группы с бронетехникой. Такое впечатление, штабы ВСУ впали в помешательство. Как правило вело к неоправданным потерям. Даже если механизированная рота собьет пару «опорников» на нейтральной полосе[20].

Другая тактика ВСУ, особенно на донецком и краснолиманском направлениях: ночные заходы взводными диверсионными группами в лесополосы и разрушенные деревеньки, сутки-другие скрытного сидения там и бросок на наши окопы. Если раньше боевое охранение (как и положено) отходило и вызывало огневую поддержку, то сегодня появился боевой азарт и традиционное упрямство русской пехоты. Подпускают на минимальное расстояние и встречают кинжальным огнём из пулемётов, остатки добивают минометами и АГС. В этом неадекватности поведения очевидно повинны «стандарты НАТО», когда командиры не находятся на передовой линии в порядках своих подразделений, но ежечасно обязаны отчитываться в вышестоящий штаб в цифровом планшете о какой-то боевой активности «согласно плану».

8. На эти противоречия не могли не обратить внимание на Западе, где постоянно давили на руководство Украины, подталкивая к активным действиям. Во многом это проявилось в пересмотре ряда положений военного устава США и НАТО, а также ряда других государств, основных концептуальных положений военного искусства на Западе. В частности, французская служба военной разведки уже проводит серию реформ, чтобы попытаться закрыть пробелы в координации и опережать будущие военные действия, будь то в Европе или в других странах мира, сообщил Breaking Defense высокопоставленный французский  офицер.

Ускоряется и процесс обновления ВВСТ в странавх НАТО, прежде всего, в Польше и Румынии. Так, в августе был продемонстрирован F-35 — первый из 32 для Польши, после того как Варшава в 2020 году подписала с Вашингтоном сделку на 4,6 млрд долларов на истребители в конфигурации обычного взлета и посадки. В этот заказ включены 33 двигателя F135 производства Pratt & Whitney, а также услуги по обучению и логистике. Самолеты будут поставляться по несколько штук в течение нескольких лет с переполненной международной производственной линии Lockheed, и Министерство обороны Польши ранее заявляло, что все они должны прибыть к 2030 году.    

Отдельная тема – пересмотр сферы ответственности стран НАТО, которая теперь охватывает всю периферию границ России. Французский генерал-майор Сирил Карси – в настоящее время занимает должность заместителя директора Французского управления военной разведки (DRM – Direction du renseignement militaire). В интервью Breaking Defense в мае 2023 года он сказал, что конфликт на Украине вынудил расширить сферу деятельности его офиса. «Усиленные с 24 февраля 2022 года, мы больше не ориентируемся на 60-градусный угол между Западной Африкой и Ближним Востоком, продиктованный борьбой с терроризмом, но мы постоянно смотрим вокруг с 360-градусным спектром, не только с географической точки зрения, но и с интеграцией космических, кибернетических и подводных доменов», – сказал Карси.

Исключительно важное значение приобретает подготовка ВВСТ и личного состава к военным действиям одновременно во всех сферах противоборства (многодоменным операциям)  – от космоса и киберпространства до подводных операций. Подготовка к многодоменным операциям (MDO) означает возможность обеспечения многодоменного прогнозирования и подключения[21]. По словам Карси, «производство обновленной разведывательной информации, представляющей интерес для военных», самым быстрым и точным способом является целью DRM, которая помогает провести серию реформ в агентстве.

Автор: А.И. Подберезкин