После прихода к власти в США Д. Трампа технологическое лидерство в военной области, всегда бывшее приоритетов в политике США (даже при старой политике сохранения стратегического сдерживания), стало формально закрепленной целью внешней и военной политики[1].

В ХХI веке  ВПО стало формироваться во многом под влиянием одного из лидеров, превратившихся в новом столетии в безусловного военно-технологического лидера — США. При этом общее правило военной науки, когда средства и способы военных действий зависят от уровня развития экономики (и технологий) и общества, — в полной мере проявляются и в настоящее время: мы ежедневно становимся свидетелями бурных достижений военно-технической революции, которые качественно меняют наши представления о средствах ведения войны и способах ведения войн и конфликтов (только за последнее десятилетие появились КР большой дальности и точности, гиперзвуковые ЛА, ударные беспилотники, роботизированная бронетехника и т. д.)[2]. Но это общее правило во многом реализуется именно под влиянием США и их союзников, которые заняли лидирующие позиции в наращивании военных потенциалов в новом столетии, «задавая темп» производством и торговлей ВВСТ (более 75% мирового производства и торговли).

Известно, что при самом лучшем стратегическом планировании остаётся до конца недооцененное влияние двух групп факторов[3]:

— во-первых, объективных факторов и тенденций, а,

— во-вторых, субъективных, личностных факторов. Так, среди объективных факторов наиболее влиятельным выделяется технологический фактор.

Например, как считает PW, среди объективных факторов могут быть следующие пять ведущих, основных, которые окажут неизбежно влияние на развитие политики отдельных ЛЧЦ, центров силы, их коалиций и отдельных государств:

— развитие технологий;

— демографические изменения;

— сдвиги в расстановке экономических сил;

— изменения в области климата и ресурсов;

— процессы урбанизации.

Не ясно влияние, например, очень влиятельного сегодня экологического фактора на развитие ВПО, хотя предположений, в т. ч. футуристических, — множество. Очевидно также, что появление технологий гиперзвука и БЛА откровенно провоцирует государства на ведение военных действий. Не менее провокационны и изменения в соотношении экономической мощи, которые ведут к радикализации не только экономических, но и торговых, и политических отношений: «торговые войны» Д. Трампа в 2018 году с КНР и другими странами прямо провоцируют обострение политических отношений в мире[4].

Рис. 1[5]

Как показал военный конфликт на Украине 2022 года, важны также и субъективные, в особенности информационные и когнитивные особенности, подготовки и принятия политических решений. Так, если речь идёт об информационных технологиях и социальных сетях, то яркие примеры — попытки обвинить Россию во влиянии на выборы в США и Германии, в поддержке радикальных групп и пр. действия в киберпространстве, — стали фоном всей внешней политики США и Запада в 2016–2018 годы. Но особенно ярко роль интернета и социальных сетей в военно-силовом конфликте проявилась во время боевых действий на Украине и вокруг неё.