В стратегии самый длинный обходной путь часто является кратчайшим путем к цели[1].

Б.Л. Гарт, военный теоретик

Оценивая современное состояние МО-ВПО, а, тем более, перспективу развития системы, очень важно попытаться максимально точно вычленить и охарактеризовать круг потенциальных военных субъектов-противников, прежде всего, ведущих государств[2], которые формируют будущее состояние МО-ВПО. Стратегический прогноз в данном случае имеет не только военно-политическое, но и военно-техническое значение – те системы ВВСТ, которые будут обеспечивать военную победу в 2040-2050 гг, создаются уже сегодня, а те военно-политические задачи, которые предстоит решать с их использованием, должны быть максимально спрогнозированы[3].

Существует немало моделей будущей конфигурации военных сил в мире и их возможного применения, например, до 2050 года. Наиболее адекватная (на 2023 год), на мой взгляд, будет заключаться в следующем.

Прежде всего, выделяются 3 главные военно-политических центра, - США и их союзники, КНР и Россия, к которым так или иначе может либо примыкать, либо претендовать на самостоятельность, Индия. Это – первый круг военных лидеров. Вероятнее всего, Индия к 2050 году станет самостоятельным центром силы, который будет сохранять дистанцию как в отношениях с США и Россией, так и Китаем и Западной Европой.

Соответственно, именно эти субъекты будут главными исполнителями военно-силовой политики как в случае нападения, так и обороны. В этом смысле ситуация отчасти повторяет традиционное противостояние основных коалиций с той разницей, что таких коалиций будет не 2, а 3, возможно даже 4 (я считаю, что Индия уже к 2040 году сможет стать полноправным самостоятельным субъектом, вокруг которого может создаваться коалиция).

Эти коалиции будут способны использовать все силы и средства силового принуждения:

- мягкую силу;

- силу не военного принуждения;

- военную силу в любой форме – от шантажа до применения ЯО.

Самой крупной коалицией, формирующейся вокруг стран-лидеров, будет военно-политическая коалиция, возглавляемая США. На мой взгляд, можно выделить, как минимум, 3 основных группы стран, по отношению к которым проводится достаточно дифференцированная политика «силового принуждения» западной коалиции в «переходный период», которую можно разделить по использованию средств силового принуждения, которые изначально предназначены для нарушения стратегической стабильности в мире[4]. По отношению к другим субъектам ВПО политика США и их коалиции может быть достаточно гибкой, если ни противоречивой:

Первая группа – как союзники и партнеры США, входящие в их широкую военно-политическую коалицию, так и противников США в отношении которых активно применяются политико-дипломатические, экономические и информационные средства силового принуждения, которые отнюдь не гарантируют эти страны от использования в случае необходимости со стороны США мер и средств военного силового принуждения[5]. Примечательно, что США не проводят между ними специального различия – то, что было союзником, может быстро превратиться во врага (и это хорошо понимают нынешние союзники США).

Так, в отношении Германии показательны меры политического и финансово-экономического силового давления с целью заставить отказаться от продолжения реализации газопровода «Северный поток-2», но не известны иные возможные меры военного давления, которые могут использовать США, например, в соответствии с секретными договоренностями или даже без оных, – просто потому, что на территории Германии размещены военные базы, которые не подконтрольны национальному правительству (как это было в Турции).

Потенциал этих стран огромен и фактически превышает половину мирового экономического, военно-промышленного и финансового потенциала[6].  Эта стратегия, прежде всего, имеет сегодня прямое отношение к России и Китаю.   Причем, США в приоритете ставят сохранение на двусторонней основе военно-политической коалиции, имея ввиду прагматические цели использования союзников, что очень хорошо видно на примере военных действий на Украине, где активно привлечены все союзники партнеры США.

В этой связи уместно напомнить опыт формирования западных военно-политических коалиций наполеоновской Францией и гитлеровской Германией, которые использовали против России не только ресурсы западноевропейских стран, но и славянских государств. В частности, Германия в полной мере использовала ресурсы оккупированной Чехословакии. Протектор Богемии и Моравии Рейнхард Гейдрих так объяснял подчиненным свою политику: «Мне нужно здесь спокойствие, чтобы чешский рабочий полностью включился в немецкие военные усилия, чтобы не снижались объемы поставок и чтобы здешняя индустрия вооружений развивалась». А вот как виделись чехи Гитлеру: «Чехи олицетворяют собой рабскую покорность. Чехов можно сделать фанатичными сторонниками рейха, если, учитывая, что они любители поесть, дать им двойной паек. Тогда они сочтут своим моральным долгом трудиться на военных заводах вдвое больше».

По некоторым оценкам, в рядах вермахта воевало более полумиллиона чехов и словаков, а в советский плен угодило 70 тыс. этих «защитников Европы» от большевизма. После того как 23 июня 1941 года Словакия объявила войну СССР, 26 июня на Восточный фронт был отправлен Словацкий экспедиционный корпус численностью 45 тыс. солдат. Из них была сформирована дивизия СС «Валленштейн», названная так в честь полководца, главнокомандующего армией императора Священной Римской империи Фердинанда II. Корпус в составе двух пехотных дивизий, вооруженных в основном чешским оружием, был включен в состав группы армий «Юг». Одна из этих дивизий («Быстрая») была моторизованной[7]. Всего же было обеспечено чехословацкой бронетехникой более 4 танковых дивизий, несколько артиллерийских, автомобильных и авиационных соединений.

Вторая группа субъектов ВПО, против которых предназначена стратегия США,  – страны, не водящие в проамериканскую коалицию, по отношению к которым США используют откровенно силовые меры принуждения, не останавливаясь в том числе и перед военными угрозами и действиями. В 2022-2023 годах – значительное число государств стран Азии, Африки и Латинской Америки – от Индии и Бразилии до большинства небольших стран-членов ООН. В реальности, однако, в отношении этих государств вполне хватает политико-дипломатических и информационно-когнитивных средств давления из-за их неспособности оказать активное противодействие политике силового принуждения. В тех же случаях, когда таких средств оказывается недостаточно, США прибегают к прямым военным интервенциям. Примеров – более, чем достаточно, в т. ч. и не всегда для США удачных.

Прямые военные интервенции или угроза их применения, – не всегда эффективны, как минимум, они несут материальные, финансовые и дипломатические издержки. Так, весьма спорные последствия силовые инструменты давления имели для политики Ирана, КНДР, Кубы и целого ряда других стран, включая Венесуэлу.

Третья группа государств, – государства, пытающиеся публично или скрыто (имплицитно) противодействовать политике США. По отношению к этим странам не только допускаются, но и предполагается применение военно-силовых средств, включая и ОМУ. Более того, готовность использовать военную силу демонстрируется открыто. В том числе и для обеспечения более эффективного применения экономических и информационных средств[8]. Таких государств – от Венесуэлы до большинства африканских стран – немало. Проблема, однако, в том, что политические и военные риски, которые могут стать следствием такой политики, всегда и неизбежно высоки: прямая агрессия, даже если она изначально и удачно осуществлена (как в Гренаде, Ираке или Афганистане) должна закончиться политическими решениями, которые далеко не всегда гарантированы применением военной силы[9].

Таким образом, первый круг обозначенных военно-политических лидеров, как минимум, на ближайшее десятилетие зависит от активности США и их коалиции. Ни Россия, ни КНР, ни, тем более, Индия не будут проявлять антизападных инициатив. Они ориентированы на решение внутренних проблем. Более активно будут происходить события в ВПО во втором круге.

Второй круг государств-участников формирования ВПО – региональные, быстро растущие лидеры, среди которых возможно в будущем в качестве самостоятельного субъекта постепенное выделение стран-членов ЕС (при возможном возвращении Великобритании), а также влиятельных силовых участников ВПО – Индонезии, Турции, Бразилии, ЮАР и др., способных использовать широкий (но не универсальный) набор силовых инструментов. Стремительно нарастающая хаотизация МО-ВПО, стремление к автаркии, противостоящее глобализации, - главные тенденции, подталкивающие эти страны к усилению субъектности и амбициям.

Эти государства, например, Турция, Саудовская Аравия начинают приближаться по своей военной мощи к военно-политическим лидерам. Так, например, военный бюджет Турции достиг 50% российского, а Саудовской Аравии – превысил его[10].

Таким образом, можно сделать несколько выводов относительно характера и особенностей использования военной силы в «переходный период», как минимум,  до 2035 года в результате развития существующего конкретного варианта сценария ВПО, который рассматривается в нашем случае в качестве наиболее вероятного:

1.Военная сила, как известно, не является универсальным средством политики, которое пригодно для любых политических целей. Она может быть как частью силовой политики, так и средством политико-психологического давления и самостоятельным военным средством достижения политических целей. Наиболее эффективная форма использования военной силы – политико-психологическуая (шантаж, угрозы, давление), но она может быть эффективной только при двух условиях:

- реальности угрозы использования;

- слабости воли политического руководства оппонента.

Конкретный пример – попытка силового давления на Россию до 2022 года, которая закончилась началом СВО на Украине. Никто не верил в угрозу прямого военного участия НАТО[11], а также никто в России в правящей элите «не дал слабину».

2. Военная сила является составной частью политики «силового принуждения» и обеспечивает эффективность применения не военных инструментов политики. Иначе говоря, не военные инструменты насилия работают лучше (а иногда просто работают) только когда за ними стоит военная сила. Все пустые разговоры отечественных и зарубежных либералов-политологов об «абсолютном влияние мягкой силы» не подтверждаются практикой. Мягкая сила эффективна только тогда, когда работают не военные и военные инструменты силового принуждения.

Сказанное означает, что существовавшая до сих пор в России точка зрения на эффективность мягкой силы, которую сформировали в действительности для потребления в СССР в 80-е годы на Западе, - откровенное заблуждение[12].

3. Военная сила не может решить конечных политических задач в современных условиях. Она требует закрепления результатов, как показал опыт Афганистана, Ирака, Сирии, в смене политического режима и политической правящей элиты

4. Военная сила несёт неизбежные политические, военные и иные риски и издержки, которые превращают её объективно в наиболее рискованный силовой инструмент политики.

Наконец, главный вывод, который следует из этих рассуждений, тот, что в конечном счёте более эффективными и результативными, а также менее рискованными, являются не военные меры силового воздействия, среди которых исключительно важную роль в «переходный период» стали выполнять информационно-когнитивные средства, которые представляют собой самый широкий спектр информационных, образовательных, культурных и иных средств и лиц, институтов и организаций, направленных на формирование необходимых систем ценностей, принципов, норм и правил[13].

Но не только. Информационно-когнитивные средства влияния меняют политическую, социальную и даже правовую основы общества, превращая их в удобный для противника субъект или актор, как правило, не способный сохранить свой суверенитет и идентичность. Так, разрушение православия на Украине, запрет на использование русского языка, ограничения в культурно-просветительской деятельности, образовании, традициях (включая семейные уклады) означает трансформацию общества, нации и государства в подчиненный внешнему влиянию актор.

Используя терминологию ХХ века, можно говорить о том, что это идеологические и воспитательные средства, формирующие у нации определенную социально-политическую и культурно-историческую идентификацию. Во внешней политике эти универсальные средства имеют стратегическое значение, ибо они предназначены:

– для достижения конечных политических целей (смены правящих элит, их принуждению), разрушению суверенитета и идентичности;

– являющиеся универсальными по отношению к любой группе государств;

– несущие минимальные политические и военные риски и экономические издержки.

При этом важно подчеркнуть, что не зависимо от того, в какую группу входит тот или иной субъект МО или иной актор, а также какие силовые средства используются, против него изначально планируется использование всех возможностей и способов (включая военные) в единой системе политики силового принуждения, но приоритет будет всегда отдаваться информационно-когнитивным средствам влияния.

Автор: А.И. Подберезкин