…для создания государства нет другого цемента, кроме человеческой крови[1]

А. Снесарев, военный теоретик

Революционные изменения в мироустройстве, начавшиеся в конце прошлого века, неизбежно «по-нарастающей» ведут к эскалации военно-силовой составляющей в политике государств: сценарии развития международной обстановки (МО) трансформируются в наиболее очевидные силовые, прежде всего,  военные,  варианты своей реализации, когда наиболее вероятны вариантом сценария развития ВПО становится вариант глобального военного конфликта. Пока что такой конфликт находится в стадии «переходного периода» от силовой к военно-силовой фазы, что очень наглядно видно на примере развития СВО на Украине в 2024 году.

 Новая роль военной силы в «переходный период»

Появление и исчезновение государств, их «переформатирование» в кризисные периоды всегда было связано с применением военной силы. Иллюзии возможности мирного решения таких вопросов, существовавшие порой в умах идеалистов-либералов, – простой обман в интересах тех, кто хочет силой изменить в свою пользу политическую карту. Эти иллюзии возникали периодически в истории человеческой цивилизации, но всегда заканчивались войнами. В наиболее яркой форме – накануне Первой, Второй мировых войн, но и в послевоенный период надежды на мирное регулирование (с помощью механизмов ООН и ограничения военной деятельности), как правило, оказывались безрезультатными: войны в Корее, в Индокитае, на ближнем и Среднем Востоке, в Африке, наконец, в Европе, унесли миллионы жизней, но, как ни странно, сохранили опасные иллюзии и концепции сохранения мира[2].

Исключения, конечно, бывают, например, «мирный развод Чехии и Словакии», но это очень редкие исключения, которые по своей периодичности и масштабам не меняют общего правила: военная сила – не только основа безопасности и сохранения суверенитета и независимости государств, но и главный внешнеполитический инструмент, который мне может заменить ни экономическая и финансовая мощь, ни информационные и иные ресурсы.

Общее представление о роли военной силы описано в одной из типичных работ этого периода, подготовленной группой авторов[3]: «… происходит переоценка фактора силы. В комплексе инструментов политики наиболее развитых стран более важное место занимают невоенные средства — экономические, финансовые, научно-технические, информационные и многие другие, условно объединяемые понятием «мягкой силы»[4]. Тем самым расширяются возможности развитых стран выступать в качестве центра притяжения для других участников международной жизни, а в определенных ситуациях и оказывать на них эффективное несиловое давление»[5]. «Центры притяжения» и «несиловое давление», на самом деле, - политические инструменты силового принуждения, которые кокетливо называются авторами инструментами «мягкой силы».

И далее: «Но многие государства видят в военной силе важное средство обеспечения национальной безопасности и повышения международного статуса. Крупные державы, отдавая предпочтение несиловым методам, политически и психологически готовы к избирательному прямому использованию военной силы или угрозы применения силы в отдельных критических ситуациях. Средние и малые страны, особенно в развивающемся мире, за недостатком других ресурсов рассматривают военную силу как имеющую первостепенное значение. В еще большей мере это относится к странам с недемократической политической системой, если их руководство склонно противопоставлять себя международному сообществу, используя авантюристические, агрессивные, террористические методы достижения целей. В целом в стратегическом плане и с точки зрения глобальных тенденций правомерно говорить об относительном уменьшении роли военной силы. Но использование этого инструментария в реальной практике отнюдь не уходит в прошлое. Не исключено, что его применение может стать более широким по территориальному ареалу. Проблему будут скорее видеть в том, чтобы обеспечить достижение максимального результата в кратчайшие сроки и при минимизации политических издержек — внутренних и внешних».

Это классическое либерально-западническое описание, из которого не ясно, какие же «крупные государства» (наверное, Китай, США и Россия), по мнению авторов, «отдают предпочтение не силовым средствам», но «готовы избирательно» применять военную силу.  Абстрактное выстраивание всех государств по критерию «крупный» совершенно затеняет суть их внешней политики (за последние годы ни Китай, ни Россия, ни Индия, ни Бразилия, ни иные «крупные» государства военную силы не применяли), но активно её применяли – от Югославии до Украины – за 30 последних лет США и члены западной военно-политической коалиции, о которой авторы вообще ни слова не сказали.

Реальность последних 40 лет заключается в том, что в разные периоды времени, в разных государствах, военная сила играет разную роль. Иногда решающую, а иногда – демонстрацию военных возможностей, гарантирующую эффективное использование других, не военных инструментов, насилия, – экономических, политико-дипломатических, информационных и пр. Именно такая политика – теоретически и практически – существовала и существует на Западе, где пресловутая мягкая сила (которой с упоением занимались в России с начала 90-х годов) играет отдельную, далеко не самую важную роль.

Очевидно, что в «переходный период» к новому мироустройству военная сила стала опорным инструментом США и возглавляемой ими коалиции даже в том случае, когда она используется в своей косвенной форме в двух видах:

 – открытого шантажа, угрозы

 – и создания «позиции военной силы».

Это надо, наконец, признать тем политикам и политологам, которые были воспитаны на иллюзиях и наивных надеждах времён Горбачева и внешнеполитического безвременья Ельцина. Эта военно-силовая политика опирается на огромное превосходство в технологической области и сформированную США военно-политическую коалицию Запада