Главная задача ВС и ОПК любого государства обеспечить внешнюю политику страны необходимыми ресурсами и возможностями, составляющими главную долю государственной мощи и влияния в мире. При этом, традиционно существуют два подхода к структуре и управлению ОПК, которые в том или ином идее нашли отражение в эволюции советского и российского ОПК:

- гомогенном, когда военная промышленность считается самостоятельным сектором, системой, экономики страны, иногда называемой «военно-промышленной базой»;

- гетерогенном, когда военная промышленность является частью других, более сложных отраслей и структур.

Считается, что практически все научные и организационные основы исходят из той или иной концепции[1].

Эта возможность  оценивается по-разному и является одной из важнейших задач, стоящих перед стратегией и стратегическим планированием на самом раннем этапе анализа ВПО[2]: военная мощь – главный, но не единственный компонент государственной мощи.

 В 1990-е, и особенно в 2000-е годы, появилось новое поколение многофакторных индексов и рейтингов, в частности, произошел переход от концепции рейтингов, основанных на парадигме реализма с акцентом на силовом ресурсе, к рейтингам, основанных на либеральных ценностях и институтах. Наиболее популярны
 рейтинги, учитывающие как силовые, так и иные критерии, например, рейтинг глобального присутствия Элькана. Как аддитивные (линейные), так и мультипликативные[3].

Как отмечают российские исследователи, наибольшую известность имеет аддитивная методика подсчета индекса национального потенциала (Composite Index of National Capability, CINC), разработанная еще в 1963 году ведущим американским международником Д. Сингером, где складываются 6 основных показателей, которые делятся на постоянную величину – 6:

– доля наследия данной страны от общего населения планеты;

– доля городского населения от общего городского населения;

– доля выплавляемой стали и чугуна страны от мировой;

– доля потребляемой энергии;

– доля национальных военных расходов от мировых;

– доля численности национальных вооруженных сил от численности всех ВС стран мира.

Как отмечают некоторые авторы, за последние 50 лет методика подсчета практически не изменилась, хотя, как известно, в ВС, ВВСТ произошли за эти годы радикальные изменения. В результаты применения такого индекса, по оценке профессора Д. Дегтярева, в 2012 и 2017 годах наиболее сильные 10 государств мира по сводному индексу национального потенциала были[4]:

Китай – 21,8% доли от мировой мощи;

США – 13,9%;

Индия – 8,1%;

Россия – 4,0%;

Япония – 3,6%;

Бразилия – 2,5%;

Республика Корея – 2,3%;

ФРГ – 1,8%;

Иран – 1,6%;

Великобритания – 1,5%.

Лично у меня подобная метода определения величины относительного значения национального потенциала вызывает серьезные сомнения. Так, можно с трудом, но согласиться, что влияние КНР в 2017 году было сильнее, чем США, а Индии – чем России, но малоубедительным выглядит отставание Великобритании и Германии в мире от Бразилии и Японии. Тем не менее, 2 из 6 показателей – численность армии и военные расходы – имеют прямее отношение к ВС и ОПК этих стран.

Этот рейтинг не выглядит убедительным с точки зрения военного и политического планирования потому, что вообще не учитывает значение стратегии и политической воли. В особенности в отношении силового влияния в мире. Гораздо показательнее, на мой взгляд, метод одного из руководителей ЦРУ США в 70-е годы Р. Клайна, где собственно военным факторам и стратегии уделяется более важное место[5].

На мой взгляд, в качестве моделей развития МО-ВПО и военной политики государств  вполне подходят простые, даже грубые, формулы, которые в целом иллюстрируют состояние таких констант и существующих тенденций. В том числе с точки зрения оценки возможного внешнего влияния тех или иных субъектов ВПО друг на друга. Отчасти это можно воспринимать и в качестве очередной попытки проанализировать их реальное значение для состояния безопасности, и качества упрощенной оценки социально-экономического развития государства. Но, главное, – учет значения той или иной  стратегии нации и государства, уровня стратегического планирования и прогноза, которые являются динамическими показателями развития НЧК и его институтов[6].

Этот подход может так или иначе повторять многочисленные идеи и концепции моделирования и прогнозирования, в частности, известной модели Р. Клайна[7],  который предложил, на мой взгляд,  одну из наиболее универсальных формул «воспринимаемой мощи государства», отражающую значение стратегии и военной мощи – ВС и ОПК:

P = (C+E+M) x (S+W),

где:

P – воспринимаемая сила государства, которая зависит от первого множителя (C+E+M), который ограничен только тремя параметрами:

C – критическая масса (демография и территория)

E – экономика

M – военная сила[8]

На мой взгляд, к этому набору следовало бы добавить несколько показателей, прежде всего, количество и качество НЧК субъекта МО, которое резко влияет на мощь и возможности государства. Достаточно сказать, что за последние 30 лет в Китае было подготовлено более 400 миллионов специалистов с высшим образованием, которые стали главным условием быстрого развития страны. Похожая ситуация сложилась в Индии и ряде других стран[9].

В этой формуле особо отмечу значение второго множителя, который может либо усилить влияние констант, либо их качественно снизить и даже совсем уничтожить:

(S+W)

Его можно назвать условно «эффективность государственной стратегии»[10]. В том числе, и прежде всего, вытекающей из эффективности институтов развития национального человеческого капитала (ИР НЧК), в частности, способных вести не только традиционную, но и гибридную или «ментальную» войну[11]. Этот множитель (отражающий, повторю, политическую волю и качество стратегии) – в случае, если он близок к нулю, – может «обнулить» и всю мощь государства (что и произошло с СССР и Россией, когда огромная мощь СССР не предотвратила его крах), либо существенно её увеличить. Примечательно, что в военной истории России примеры адмирала Ф. Ушакова и фельдмаршала А. Суворова наглядно демонстрируют реальное значение военного искусства, которое позволяло побеждать противника, обладавшего превосходящими (иногда в несколько раз) силами.

 Эта формула и её второй множитель имеют ключевое значение, ибо подчеркивают исключительную роль национального человеческого капитала (НЧК)[12] как с точки зрения увеличения национальных военно-силовых ресурсов (первого множителя), которые быстро можно увеличить только за счет НЧК (прирост которого, например, на 90% обеспечивает увеличение ВВП в развитых странах), так и с точки зрения увеличения значения второго множителя, который формируется из внешне простых показателей:

S – стратегическая цель[13]. Напомню, что стратегическая цель, стратегия – результат стратегического планирования;

W – национальная воля[14] – производное от качества правящей элиты, её способности добиваться поставленных стратегией целей.

В самом общем виде эта формула отражается в модели, иллюстрирующей соотношение понятий «политика» и «война», где национальные ресурсы (группа факторов «Г») включают в себя все основные показатели:

– демографические;

– природные;

– военной мощи (ВС и ОПК);

– НЧК и ИР НЧК;

– ВВП и др.

Стратегическое планирование в этой модели играет важную роль. С его помощью обеспечивается эффективность стратегии и достижение поставленной цели. Собственно только наличие национальных ресурсов, даже их превосходство, не может гарантировать достижение такой цели, ибо при отсутствии эффективной стратегии и политической цели может быть просто «умножено на ноль»[15].

Рис. 1. Соотношение понятий «политика» и «стратегия»

Стратегическое планирование – традиционно относится к  деятельности собственно  участников и органов стратегического планирования по разработке целеполагания, прогнозированию, планированию и программированию, а также реализации основных направлений деятельности Правительства и ФОИВ и иных планов в сфере социально-экономического развития и обеспечения национальной безопасности. Многое, однако, зависит от того, кто именно занимается стратегическим планированием и на каком уровне. Может быть, как минимум, два ответа на этот вопрос[16]:

Первый, классический, когда органом стратегического планирования становится высший орган государства или его лидер (например ГКО, правительство, президент и т.д.), который ставит задачу – «пятилетку в четыре года», «удвоения ВВП» или «догнать и перегнать Америку» и т.д. В этом случае политик формулирует политическую задачу, своего рода ТЗ, которую требует решить от исполнителей – ФОИВ, помощников и т.п. Этот вариант изначально интенсивный, заставляющий в реальности создавать институты развития НЧК и контролировать решение поставленной задачи, нести ответственность за её выполнение.

Второй вариант – фактически какое-то подразделение Минэкономики и Минфина, где несколько групп чиновников с помощью ученых (например, экономистов-математиков) разрабатывают модели прогнозов и долгосрочных планов, являющиеся в действительности экстраполяцией существующих тенденций, причём, как правило, не учитывающий политические и субъективные реалии. Именно это на практике происходит в современной России. Так, установленные в Концепции 2020 контрольные и промежуточные цели, не были достигнуты, как, прочем, и многие другие цели. В одной мере это относится к российскому ОПК, хотя и появляются регулярно заявления о «повышении доли современных ВВСТ», которые вскоре достигнут 100%.

Выбор между «маслом» и «пушками» всегда булл сложным выбором для руководителей страны и нередко не только приводил к конфликтам внутри правящих элит, но и кризисам в государствах. Так, чрезмерные расходы на оборону стали, по мнению советских либералов, одной из главных причин развала СССР[17], что было общим местом в критике советского руководства в конце 80-х годов. Сокращение этих расходов в десятки разных и в 5 раз сокращение ОПК РФ в 90-е годы шло, однако, параллельно, с развалом промышленности страны. Также как и критика ввода войск в Афганистан в 1979 году стала поводом для развала советской системы, хотя в 2021 году уже Россия встала ровно перед той же проблемой, что само по себе ставит под сомнение обоснованность критики ввода войск в Афганистан в декабре 1979 года.

Эта проблема постоянно находится в центре внимания правящей элиты государств, как правило, в наиболее общем виде представляется как соотношение выделяемых национальных ресурсов на развитие и безопасность. В частности, в одном из докладов РЭНД за 2021 год, посвященному этой проблеме в период президентства Дж. Байдена, делаются следующие частные выводы[18]:

1. Приоритет расходов на оборону над инвестициями в инфраструктуру, что является давней проблемой внутри страны, может в долгосрочной перспективе подорвать экономический рост и, следовательно, ресурсы, доступные для обороны.

2. До реагирования на пандемию расходы на национальную оборону составляли примерно половину дискреционных расходов, поэтому расходы на оборону вносят заметный вклад в годовой дефицит, даже если они не являются основной движущей силой.

3. Экономисты в целом считают, что растущий государственный долг США в конечном итоге подорвет рост, но существуют разногласия относительно того, когда и как именно.

4. По мере роста государственного долга существует риск того, что расходы на оборону в конечном итоге могут оказать пагубное влияние на экономический рост, в отличие от периода холодной войны, когда государственный долг был ниже.

5. В экономической литературе,  однако, признают авторы доклада, –  нет окончательных выводов о том, как повышение налогов для поддержания или увеличения расходов на оборону повлияет на экономический рост.

Авторы справедливо подчеркивают, что «Как и все новые администрации, администрация президента США Джозефа Байдена пересмотрит и, возможно, изменит размер оборонного бюджета США. Такое решение предполагает компромиссы; больший бюджет дает стране больше средств для продвижения и защиты своих глобальных интересов, но также уменьшает средства, доступные для внутренних программ, в том числе тех, которые могут сделать больше для ускорения экономического роста.

В этом отчете – первом из серии о компромиссах в области безопасности и экономики, связанных с конкурирующими взглядами на общую стратегию США, – авторы исследуют взаимосвязь между расходами на оборону США и экономическим ростом. Для этого они рассматривают, каким будет влияние на экономический рост, если Соединенные Штаты примут одно из трех политических изменений: перераспределить средства между расходами на оборону и инвестициями в инфраструктуру, изменить общий уровень расходов на оборону и применить разницу к государственному долгу, или увеличить налоги для финансирования расходов на оборону»[19].