Очевидно, что новые условия развития МО и ВПО, которые стали формированного развиваться после начала специальной операции ВС РФ в феврале 2022 года (но только оттенившие нарастающую угрозу России)[1], влияют на все аспекты деятельности государства – от идеологии и экономики до безопасности. Даже реалистичная для периода 2021 новая редакция СНБ перестала быть таковой уже к марту 2022 года. Тем более, СНБ не успевает вовремя реагировать на тактические, но значимые изменения, например, расширения НАТО за счёт Финляндии, Швеции и других стран[2].

В этой связи необходимо сделать несколько замечаний относительно новой СНБ РФ, которой должны быть исправлены, на наш взгляд, недостатки предыдущей.

Первое. Отсутствие (не формальное, а фактическое) долгосрочных целей и политико-идеологического целеполагания в России лишает правящую элиту и общество естественного представления о целях национального развития, снижает «горизонты планирования» в лучшем случае до уровня бюджетного планирования 4–5 лет. На самом деле, СНБ РФ носит настолько абстрактно-безвременной характер, что вообще не соотносится с современными реалиями в мире и в регионах.

Это не позволяет добиться сколько-нибудь значимых конкретных целей, которые в принципе недостижимы в краткосрочный и даже среднесрочном периоде. Более того, такое состояние делает невозможным эффективное государственное управление, которое ограничивается очень коротким периодом нахождения у власти, и который лишает стимула для процесса созидания на уровне человеческой жизни.

Такое «схлопывание» процесса стратегического планирования ведёт к падению его реального значения в политической и экономической жизни страны, когда в целом можно говорить о крайне низкой эффективности государственного управления в России, о чём открыто заявил ещё на Петербургском форуме весной 2019 года даже Г. Греф. Это во многом обусловлено именно низким уровнем стратегического планирования (в том числе прогнозирования) в России. Причём не только на национальном уровне, но и на уровне отдельных ветвей власти, отдельных отраслей, регионов и предприятий. Существующие планы развития никак не связаны с СНБ РФ и только формально предназначены для реального исполнения. Они не связаны также фактически ме6жду собой и не являются частью общенациональной интегрированной стратегии развития и безопасности[3].

Второе. Необходимо давать более оперативно новые оценки МО и ВПО не только в частных заявлениях, но и в документах стратегического планирования, прежде всего, СНБ.

Быстрые изменения в развитии технологий и скорость развития других глобальных процессов неизбежно ведут к усилению динамики как в развитии МО и ВПО в целом, так и отдельных вариантов сценариев. Отдельные сценарии и их варианты не только быстро появляются, но и ещё быстрее сменяют друг друга. Так, если переход от сценария «холодной войны» к сценарию развития МО, названному «разрядкой», в 70-е годы занял почти 10 лет (считая от соглашений по ОСВ и ПРО от 1972 года до ввода войск СССР в Афганистан), то переход к сценарию «разрядка № 2» при М. Горбачёве занял 2–3 года, а к сценарию «сотрудничества» (по сути дела политической капитуляции) при Б. Ельцине 1 год. В дальнейшем доминировали различные варианты этого сценария вплоть до бомбардировок Югославии в 1999 году, когда Россия шаг за шагом уступала свой суверенитет и экономику западной коалиции, руководствуясь во многом оценками сценария развития МО «Сотрудничество», хотя этот сценарий стремительно изживал себя.

Внешне выглядело так, что вплоть до 2008 года доминировал сценарий «сотрудничества» в своих разных вариантах, который сменился после грузинско-осетинской войны на сценарий противоборства, хотя признали это мы тоже не сразу: на практике это привело к неверному внешнеполитическому поведению, в том числе и в отношении Ливии, и других стран[4].

На самом деле произошла переоценка приоритетов российской политики, вызванная возвращением центральной власти контроля над ситуацией в стране, только позже: как в области внутренней политики, прежде всего на Кавказе и в политическом спектре после выборов 2008 года, так и в области информации (возращении контроля над СМИ), финансах (выплата внешнего долга и ликвидация дефицита бюджета) и др. областях. Именно во втором десятилетии нового века Россия вступила политически в «переходный период» реальной политики возвращения государственного, а затем и национального суверенитета[5].

Кроме того, переоценки нужны и в области военного строительства и политико-дипломатической области, в частности, переговоров по ограничению ВВСТ и военной деятельности. Происходит очень быстрая смена поколений ВВСТ и способов их использования, многие из которых ведут к радикальному пересмотру существующих взглядов в военном искусстве и норм международной жизни[6]. Фактически можно ожидать, что новые поколения вытеснят существующие поколения видов и систем ВВСТ к середине будущего десятилетия (хотя модернизированные варианты прежних систем и будут оставаться на службе ещ1 несколько десятилетий).

Произойдёт скачок в боевой эффективности, который будет измеряться её повышением в разы, может быть, даже на порядки, что сделает процесс постоянной модернизации (танков Т-72, вертолётов Ми-8, самолётов СУ-27 и др., насчитывающий 15–20 видов, ведущийся десятилетиями) не соответствующий требованиям и внешним условиям. Некоторые российские учёные (И. Тимофеев, например) делают вполне оправданный вывод, что «будет ускоряться революция в военном деле»[7]. Я бы сказал, что в середине 20-х годов будет сделан качественный «скачок» в военно-техническом развитии, который потребует принципиальной переоценки во всех областях военного искусства – от тактики до стратегии[8].

В ещё большей степени качественные изменения произойдут во влиянии военного искусства на политику. Причём во всех его областях – тактике, оперативном искусстве и стратегии. Что неизбежно отразится на состоянии ВПО и СО в мире. В качестве примера можно привести недавнее решение военно-политического руководства США (которое начало готовиться очень давно) о фактическом понижении «ядерного порога» с помощью миниатюризации ядерных боеприпасов и массового производства неядерных стратегических вооружения (ВТО, гиперзвукового, лазерного и пр.)[9]. По оценкам дипломатов, американцы пытаются обосновать планы по оснащению части баллистических ракет подводных лодок «Трайдент-П» ядерными боезарядами пониженной мощности мифической угрозой нанесения Россией ограниченного ядерного удара по территории США. Генерал ВВС Пол Сельва утверждал, например, что маломощные боезаряды нужны для ведения «ограниченной ядерной войны». С политической точки зрения это означает возврат к ведению войны с помощью ЯО на отдельных ТВД.

Это означает, во-первых, что был необходим долгосрочный прогноз развития не только ВВСТ, но и политики США и их союзников, с которым должны были быть увязаны наши политические и военно-технические инициативы, прежде всего, в области противодействия этим тенденциям. Во-вторых, геополитические позиции России, которые во многом обеспечены нашим ядерным потенциалом, объективно обесцениваются по мере наращивания потенциала ПРО США и «нового» потенциала СНВ. Это меняет всю мировую ВПО, с одной стороны, и может нанести ущерб нашей безопасности, с другой[10].

Третье. Существует прямая и непосредственная взаимосвязь между стратегическим сдерживанием и стратегическим планированием, которое в широком аспекте, а не только военном или даже ядерном, охватывает практически все области жизнедеятельности государств – от политики и экономики до науки, образования и культуры[11].

К сожалению, этого пока что не происходит: многие решения принимаются исходя из самых разных соображений и мотиваций, когда второстепенные, прежде всего макроэкономические, соображения оттесняют на второй план наиболее приоритетные и важные. Типичный пример – образование и здравоохранение, где в последние годы понятия «услуг» стали критериями эффективности развития отраслей. Эпидемия 2020–2021 годов продемонстрировала не только слабость отдельных отраслей в медицине России, но и принципиально неверный подход к развитию НЧК и его институтов на базе финансовых и экономических критериев.

Необходимо прежде всего изменить, вернуть политический подход к долгосрочному государственному, а, тем более, национальному, планированию, критерии эффективности и персональных оценок. Это, в свою очередь, должно найти отражение в Федеральном законе «О стратегическом планировании в Российской федерации»[12], Стратегии национальной безопасности, Концепции внешней политики[13], Военной доктрине и других нормативных документах стратегического планирования[14].

В частности, в Концепции вполне традиционно обозначены основные внешнеполитические цели и задачи России. Согласно Концепции, например, (раздел I), в целях обеспечения национальных интересов и реализации стратегических национальных приоритетов России внешнеполитическая деятельность государства должна быть направлена на выполнение следующих основных задач:

– обеспечение безопасности страны, её суверенитета и территориальной целостности, укрепление правового государства и демократических институтов (какое отношение внешнеполитическая деятельность России имеет к «укреплению демократических институтов» в стране?);

– создание благоприятных внешних условий для устойчивого роста и повышения конкурентоспособности экономики России, её технологического обновления, повышения уровня и качества жизни населения;

– упрочение позиций России как одного из влиятельных центров современного мира, укрепление позиций России в системе мирохозяйственных связей, недопущение дискриминации российских товаров, услуг, инвестиций, использование возможностей международных и региональных экономических и финансовых организаций в этих целях и т. д.[15]

Для целей стратегического планирования и повышения качества государственного управления, однако, эти задачи сформулированы слишком обще, не конкретно, по сути дела, вне времени и особенностей развития МО и ВПО[16]. Именно поэтому такие документы имеют мало практической значимости, особенно если речь идёт о практическом планировании политики.

Четвёртое. России неизбежно предстоит сформулировать долгосрочные цели своей внешней и внутренней, экономической и промышленной политики, которые должны органично «вписаться» как в «систему национальных приоритетов», так и в естественный процесс мирового развития. Трудность стратегического планирования заключается в учёте закономерностей мирового развития одновременно с национальными интересами и особенностями[17]. Порой эти трудности (как в случае с британским выходом из ЕС) ведут к затяжному кризису. Поэтому важно совместить в эффективной долгосрочной стратегии национальные и глобальные закономерности и интересы, но не допустить «перекоса» в ту или иную сторону. Недопустимо, например, сокращение бюджетных мест в вузах, ожидаемое в ближайшие годы, на фоне того, что в развитых странах всё высшее образование стало практически бесплатным[18].

Особенно опасны расхождения между долгосрочными национальными и глобальными целями развития в цивилизационной и культурно-духовной области, которые, как неоднократно случалось в последнее время, приводило к конфликтам России и некоторых развитых стран. Эпидемия пандемии совпала с «эпидемией БЛМ», гендерными, экологическими и пр. особенностями развития Запада и переноса этих особенностей на отношения с Россией. Возникает целая область цивилизационных противоречий, решение которых потребует неизбежно модернизации существующих и создание новых инструментов сотрудничества, например, в области просвещения или культуры, где Запад создаёт транснациональные инструменты влияния.

Надо отчётливо понимать, что эти инструменты в конечном счёте направлены на ликвидацию суверенитета и национальной идентичности, что, как показал опыт таких действий на Украине, приносит нередко сильный антироссийский эффект[19].

Пятое. В долгосрочной национальной стратегии очень важно вовремя учесть современные технологические, военные и военно-технические особенности развития всей МО-ВПО. Эта область имеет исключительно важное значение для безопасности государства и требует особенного внимания. Так, например, важно обеспечить безопасность важнейших по приоритетности объектов жизнедеятельности, связанную с изменениями в характере войны. В частности, речь идёт о необходимости защиты важнейших объектов инфраструктуры, которые в современном военном противоборстве стали объектами для нападения. Только в 2019–2021 годах такими объектами в России стали ЦИК, Центробанк, коммерческие банки, пресс-служба Президента РФ и сотни других. За рубежом различают следующие группы объектов критической инфраструктуры:

– собственно инфраструктура, необходимая для решения задач обеспечения национальной безопасности;

– объекты, напрямую не задействованные при решении задач обеспечения национальной безопасности, но необходимые для обеспечения функционирования инфраструктуры решения этих задач;

– объекты, необходимые для решения национальных задач, выведение из строя которых будет иметь ослабляющий эффект для безопасности и экономического благосостояния или которые могут дать негативный эффект для национального престижа, морали и доверия.

Автор: А.И. Подберезкин