Идеология Д. Байдена – попытка предложить в качестве некой абстрактной и объединяющей мировой нормы некую универсальную «демократию» очень точно соответствует такой же попытке в древности создать универсальную религию, которая в итоге закончилась появлением универсальной ереси, названной «манихейской»[1]. Политическая цель этой манипуляции – объединение вокруг США сообщества западных и прозападных государств, которые будут гарантировать сохранение мирового порядка силой в условиях глубоких трансформаций, – экономических, технологических, социальных, иных, – происходящих в человечестве и, естественно, системе МО-ВПО. Как и всякая ересь, такая идеология направлена против традиционных религий, идеологий и систем ценностей, включая национальные интересы, пытаясь подменить их некими «универсальными» ценностями, например, демократией, толковать которые имеют право только те, кто контролирует эту ересь.

Соответственно, политические и иные цели, базирующиеся на такой ереси, приобретают универсальный и обязательный характер. Характер и содержание современной стратегии государства невозможно оценить без того, чтобы определить наиболее важное направление силового противоборства государств, вытекающую непосредственно из политической цели в мире, ту область, которая стала критически важной для безопасности и развития государств. Соотношение цели и основных средств – коренной вопрос стратегии государства. И перед правящими элитами государств постоянно стоит выбор в формулировании целей и поиск наиболее эффективных средств их достижения. Особенно важен такой выбор бывает в ключевые исторические моменты, когда происходит «транзитный» переход точки биффуркации[2]. Такой выбор, например, остро встал перед российской правящей элитой, когда страну и лично её представителей изолировали в феврале 2022 года от мировой финансово-экономической системы, фактически ограбив не только государственные, но и личные активы. Вся сохраняющаяся либеральная политика государства, в том числе ЦБ и Минфина, оказалась банкротом.

Для СССР, сломленного в начале 90-х годов, этот переход завершился разрушением всей политической и социально-экономической системы, разрушения которой не избежали и ВС, и ОПК. Для США – победами в Ираке, холодной войне, объединением Германии, «демократическими революциями» в Европе и разрушением СССР, что сделало их безусловными мировыми и единственными лидерами. И в России, и в США во внешней политике предстояло принятие принципиальных решений: Россия ускорено двигалась к окончательной потере суверенитета, США – к мировому господству. И в России, и в США ключевыми вопросами стали вопросы выбора ценностей, основанных на них политических целей и средств их достижения.

Это соотношение очень ясно описал выдающийся американский дипломат У. Бёрнс: «Вопрос в то время (речь шла о «пике» американского господства в мире, зафиксированном по общему признанию в октябре 1991 года на Мадридской мирной конференции) был не в том, сумеет ли Америка воспользоваться возможностями построить однополярный мир, а в том, как именно она это сделает и с какой целью. Используют ли США не имеющую себе равных силу для укрепления мирового господства или вместо того, чтобы в одностороннем порядке набрасывать контуры нового миропорядка и руководить им, будут править при помощи дипломатии, создавая мир, где найдется место и старым соперникам, и зарождающимся новым центрам силы?»[3].

Из такого определения вытекает, как минимум, характеристика и выбор наиболее эффективных средств такого противоборства[4]. Есть все основания полагать, что со времён Б. Обамы США избрали политико-дипломатические средства в качестве главных инструментов политики, а продвижение своих норм ценностей в мире – в качестве в качестве главных целей.

Традиционное определение этой области как «политическое противоборство» уже не соответствует современным реалиям, что, однако, далеко не всегда понимается политиками, привыкшими к традиционным оценкам. В том числе и в России, где политическое противоборство субъектов МО-ВПО воспринимается как традиционно политическое силовое противоборство государств[5].

Между тем, ситуация в МО и даже ВПО изменилась. В основе острейшей информационно-когнитивной борьбы, развернувшейся в последнее десятилетия против России, лежат фундаментальные причины. Нападки на Россию, которые приобретают нередко формы заведомо искаженной реальности (не поддающиеся, на первый взгляд, логическим объяснениям), – только часть этого глобального противостояния между глобалистами и теми, кто защищает национальные интересы и ценности социальной справедливости как в мире, так и в каждой стране, включая нашу. Это важно понимать потому, что противоборство в информационно-когнитивной и идеологической среде носит не только характер межгосударственного, но – в нарастающей степени – межцивилизационного противоборства[6].

В истории МО такое происходило не раз, когда инициаторами выступали самые разные страны, пытавшиеся продвинуть свои мировоззренческие системы ценностей в мире, но в последнее столетие это стало откровенной привилегией США. Новый толчок очередной идеологической кампании дал Д. Байден, объявивший свою страну лидером универсальной борьбы «добра против зла», нового варианта «манихейской ереси»[7].

В этой связи нельзя не обратить внимание на предупреждение безусловного авторитета в области внешней политики США Томаса Грэма, который пишет: «Не менее сложная задача возникает из-за манихейского выбора между свободой и тиранией, который ставит Байден. Намеренно или нет, но этот выбор подпитывает представления о мире, разделённом между демократическим блоком под руководством США и автократическим лагерем под руководством Китая. Однако биполярность плохо сочетается с миром, который становится всё более взаимосвязанным и многополярным. Ведущие демократии, такие как Франция, Германия, Великобритания и Япония, будут сопротивляться давлению с целью выбора стороны, особенно когда их экономическое благополучие зависит от поддержания хороших связей с Китаем. То, что ЕС подписал всеобъемлющий инвестиционный договор с Китаем накануне инаугурации Байдена, свидетельствует о сопротивлении, с которым столкнётся американский президент. Весьма приглушённые протесты демократических стран против подавления Китаем свободы Гонконга и грубых нарушений прав уйгуров из-за опасений нарушить широкие связи с Китаем подчёркивают предстоящие трудности. Следовательно, для того чтобы любая значительная группа демократических стран пришла к соглашению о том, как продвигать демократию в современном мире, потребуется тщательный баланс между политическими, экономическими и геополитическими интересами государств-участников, и это почти наверняка гарантирует, что соглашения о решительной защите принципов по Байдену достигнуто не будет»[8].

Более того, оно носит приоритетный характер по отношению к традиционному политическому противоборству и даже в отношении такого же традиционного силового давления на правящие элиты. Как уже не раз писалось, три основных стратегических направления внешнего влияния на политику и стратегию субъектов МО-ВПО – на систему ценностей и национальные интересы, политические цели и задачи, правящую элиту и общество – можно разделить по принципу приоритетности (важным и долгосрочным, принципиальным). Наиболее приоритетным с этой точки зрения будет вектор «Б» - «А», менее приоритетным «Б» - «В» и ещё менее приоритетным «Б» - «Д».

В нашем случае приоритетность будет означать, что идеологическое, цивилизационное направление влияния (культурно-историческое, информационно-когнитивное) более важно чем политическое (отношение между субъектами и их военно-политическими коалициями), а третье направление – влияние на правящую элиту и общество – носит тактический, наименее приоритетный из трех направлений, характер[9].

Подобная стратегия отчётливо иллюстрируется, например, политикой США в Киргизии. Соединённые Штаты намерены профинансировать программу, предполагающую популяризацию американской литературы в Киргизии. Как уточняется в описании гранта, инициатива среди прочего предполагает распространение книг американских авторов в центральноазиатской республике на киргизском языке[10]. «Программа книжных переводов в основном направлена на перевод на киргизский язык американской литературы, а также на её распространение. Она предлагает уникальный и популярный способ найти связь с киргизской аудиторией, особенно с молодёжью в сельской местности, одновременно поддерживая рост использования киргизского языка по всей стране», – говорится в документе.  Также американская инициатива поможет США укрепить отношения с министерствами и официальными лицами республики, предоставляя им «высококачественные книги» на киргизском, следует из текста. Штаты предлагают распространять в республике литературу на темы, связанные с наукой и технологиями, защитой окружающей среды и экономикой. Заявленная цель программы – повысить доступ носителей киргизского языка к «разнообразным источникам информации», в том числе к свежим исследованиям, аналитике и популярной современной литературе американских авторов. Минимальный размер финансирования – $15 тыс., максимальный – $30 тыс. О количестве возможных грантов и бюджете, выделенном на реализацию инициативы, не говорится.

Это означает, кроме прочего, что стратегия России, как минимум, должна исходить из понимания и аналогичных стратегических (долгосрочных) цивилизационных и идеологических целей[11], а не из «прагматики» политических отношений, которые на Западе (в отличие от политики России) подчинены стратегическим приоритетам[12].

Тем более, субъективно-тактические, «личные» отношения между лидерами, как и симпатии и даже отношения между элитами, значение которых нередко переоценивается в России, носят подчиненный и временный характер[13]. Именно этот подход во многом предопределял политический курс М. Горбачёва и Б. Ельцина. «Обещания» Г. Коля и Д.Буша – простой пример реальной ценности таких отношений, политические гарантии Б. Ельцину в отношении будущего НАТО – пример значения второго направления, как и все договоренности по ограничению ВВСТ и военной деятельности последних десятилетий.

Приход к власти Д. Байдена в США вновь поставил на повестку дня вопрос о соответствии «демократических ценностей», лежащих в основе политики страны, геополитическим интересам государства. Это привело в конечном счете к новому этапу идеологизации внешней политики США, который выразился в попытке формирования «широкой коалиции демократических государств» против автократических стран в 2021 году. Этот «манихейский выбор» не может не означать провозглашения Д. Байденом «нового исторического этапа» борьбы демократии и автократии[14], который на самом деле станет всего лишь традиционным повторением приверженности США демократическим ценностям, заявленной еще в ходе Первой мировой войны. Каждый раз такая борьба за демократия приводила к фантастическому обогащению США.

Создание идеологической коалиции неизбежно столкнется с противоречивыми тенденциями, прежде всего, в области экономики. Как справедливо отмечает Т. Грэм, «Сегодня проблема не менее серьёзна, поскольку администрация Байдена определяет автократический Китай как главный стратегический вызов. Закроет ли Вашингтон глаза на авторитарные тенденции Нарендры Моди, чтобы заручиться поддержкой Индии в качестве партнёра в борьбе против Китая? Пригласит ли Байден Реджепа Тайипа Эрдогана или Виктора Орбана, несмотря на их серьёзные отступления от принципов демократии, потому что они являются важными союзниками в сдерживании России в Европе? А если этого не произойдёт, каковы будут последствия для НАТО, которая сейчас преподносится как союз демократий, или для ЕС, который гордится тем, что сегодня является ведущей нормативной (демократической) силой в мире? Независимо от того, решит ли администрация Байдена поставить геополитические интересы выше демократических ценностей или наоборот, ей всё равно придётся кое-что объяснять.

Не менее сложная задача возникает из-за манихейского выбора между свободой и тиранией, который ставит Байден. Намеренно или нет, но этот выбор подпитывает представления о мире, разделённом между демократическим блоком под руководством США и автократическим лагерем под руководством Китая. Однако биполярность плохо сочетается с миром, который становится всё более взаимосвязанным и многополярным. Ведущие демократии, такие как Франция, Германия, Великобритания и Япония, будут сопротивляться давлению с целью выбора стороны, особенно когда их экономическое благополучие зависит от поддержания хороших связей с Китаем»[15].

Именно поэтому важна, прежде всего, политическая идеология, расставляющая идеи, ценности и интересы в соответствии с избранными приоритетами, что, кстати, отчетливо понимают на Западе, в частности, в США, где самое главное значение придается «общим стратегическим приоритетам» («демократии» и «образу жизни»), а затем только собственно стратегии национальной безопасности и военной стратегии[16]. Вообще вся политика Дж. Байдена в 2021 году была насквозь идеологизирована – от отношений с республиканцами и Конгрессом до отношений с союзниками и Россией, апогей чего стало обещанное им еще при вступлении в должность, «всемирное демократическое совещание» и новый этап пропагандистской компании против России по поводу её «агрессии» против Украины.

 В России, надо признать, в 2021 году произошли значительные изменения в восприятии современных реалий правящей элитой страны и разработке национальной стратегии, которые, к сожалению, не нашли соответствующего значительного отклика в СМИ. Такой «главной идеей» современной стратегии нации и государства может быть (и, наконец-то стало), повторюсь, опережающее развитие национального человеческого капитала и его институтов[17].

Таким образом, на внутриполитическую повестку дня в России выходит тема, которой тщательно избегали последние десятилетия, идеология. Точнее, какая национальная идеология сможет быть у России. Тема отнюдь не новая. Автор не раз пытался в начале 90-х годов привлечь внимание правящей элиты к этой проблеме, которая могла бы быть сформулирована и так: какая идеология нужна посткоммунистической России? Ему удалось сделать несколькуо публикаций[18], более того, Б. Ельцин даже поручил своему помощнику Г. Сатарову «создать такую идеологию». Тот, в свою очередь, собрал все предложения и сделал их обзор, фактически отказавшись от сколько-нибудь сознательной работы просто потому, что на самом деле такая идеология – либерально-западническая – уже была у правительства Е. Гайдара и правительственной партии «Выбор России», объединившей практически всех либерал-демократов того времени.

По понятным причинам правящей либеральной группировке не хотелось прямо ассоциироваться с западными либералами идеологически, поэтому была придумана версия, в соответствии с которой «в развитых странах всё есть (как в Греции), включая идеологию». Создавать свою, «кустарно-посконную», «сермяжно-примитивную» не надо. На этом «идеологическая дискуссия затихла и было признано, что «идеология не нужна».

Между тем запретить идеологию, как и идеологические системы, невозможно. Более того, учитывая, что исключительно важное место в формировании стратегии государств принадлежит идеологии[19] как системе приоритетов и ценностей, существующей у разных политических субъектов, которые являются целями любой стратегии государств[20], «запрещая идеологию», запрещалась и разработка стратегии, более того, стратегическое планирование и стратегическое прогнозирование, без которых развитие государства, экономики и общества стало уже невозможно.

Судите сами: если вы принимаете военно-технические программы, рассчитанные на 20-35 лет, то вы просто обязаны прогнозировать и планировать развитие субъектов ВПО в мире и, как минимум, основные параметры собственной экономики и демографии. Поэтому попытки стратегического прогноза и планирования в России, возобновленные с начала нулевых, оказались безрезультативными: простая экстраполяция «трендов» и тенденций, рассчитанная по простым математическим моделям, регулярно заканчивалась провалами, среди которых самыми крупными были в области социально-экономического прогнозирования и планирования, начиная с 2008 года. Естественно, что и попытки планировать в области развития ОПК и ВС, как правило, были такими же безрезультативными.

Так происходило фактически до тех пор, пока в Стратегии национальной безопасности РФ (ещё в варианте декабря 2015 года) не появились самые первые стратегические приоритеты, обоснованные интересами национального развития и безопасности. Однако этот процесс «идеологического выздоровления» очевидно затянулся. Причиной тому стало то идеологическое запустение, которое возникло сначала с кампании КПСС против идеологии под руководством её ведущих идеологов, а затем фактическим захватом власти в 1991 году узкой группой либералов-западников при лидерстве Б. Ельцина.

Со времён А.Н. Яковлева, объявившего фактически официальную кампанию «деидеологизации идеологии», идеология превратилась фактически в самую запретную тема в политическом дискурсе современной России.  Запретная, «не модная» или, как минимум, замалчиваемая. Прежде всего, потому, что она создает реальную угрозу либеральному господству, альтернативу, – влиятельные не государственные национальные институты развития человеческого капитала (ИР НЧК)[21].

По самым разным причинам в России до сих пор существует запрет на идеологию. Сначала потому, что считалось, что победила и должна существовать только либеральная идея, затем (когда та окончательно дискредитировалась) – некий абстрактный «прагматизм», который на самом деле очень похож на конформизм и простое обывательское стремление к благополучию, получившее даже в нормативных документах благозвучное определение «комфортное существование». В этом смысле идеология прагматизма отражает интересы тех социальных групп, которые получили желаемое от происходящих перемен в мире и в России. Прежде всего, конформистов и коллаборационистов[22].

«Прагматизм» – альтернатива стратегии потому, что он ориентируется на сиюминутные результаты, которые. Как правило, не имеют долгосрочных последствий, и на людей – и политиков, и чиновников, которые не заинтересованы в долгосрочных результатах. «Прагматизм» – удобное обоснование отсутствия способности или желания к стратегическому прогнозу и планированию государственного и национального развития, т.е. эффективной стратегии государства, а, кроме того, отказ от участия в реализации стратегии больших масс людей, что изначально делает её не жизнеспособной. Как справедливо отмечает ведущий эксперт по стратегиям государств Дж. Малган, «необходимо, чтобы долгосрочные планы предполагали всеобщее участие, ибо стратегии одного министерства или стратегического отдела недостаточно…»[23].

Между тем, от идеологии отказались, как оказалось, только в России. Ни в Китае, ни на Западе, ни, тем более, в исламском мире никому не пришло в голову заменить систему представлений о будущем нации примитивным прагматизмом. Там идеология осталась, как и во времена Коминтерна, мощным политическим средством влияния, оружием. «Мировой тренд сегодня – это снижение роли и веса политического формата управления поступками людей через их сознание… Происходит перераспределение фокусов управления в пользу идеологического формата. Особенно эта тенденция усилилась в условиях цифровой трансформации коммуникационного пространства и превращения знаний в общедоступную в реальном времени субстанцию»[24], – справедливо считает исследователь Н. Андрейченко.

Во второй половине 2021 года процесс эскалации военно-политического противоборства, усиленно подталкиваемый в последние годы Западом, был в ещё большей степени активизирован всплесками радикальных «непримиримых» идеологических заявлений, которые отражали интересы вполне конкретных политических субъектов мировой политики. Их допустили не только традиционные провокаторы из Восточной Европы и Прибалтики[25], а также Украины, но и Дж. Байден, и даже А. Меркель, которая не случайно обронила в одном из прощальных интервью, что она «Ещё двадцать лет назад осознала наличие серьезных разногласий с Владимиром Путиным. Российский лидер, выступая в Бундестаге, говорил о распаде СССР как о печальном событии, Германия же ощущала радость от окончания холодной войны»[26].  По её мнению, В.В.Путин должен был радоваться распаду СССР. Идеология «анти-России» объединила интересы самых разных субъектов. Эта же идеология стала фундаментом для дальнейшего развития антироссийской стратегии Запада.

В последние годы всё актуальнее и привлекательнее в общественном сознании части правящей элиты страны возникают идеи возрождения в том или ином виде Российской империи и политической системы, основанной на авторитаризме. Признается, например, что создание СНГ было шагом назад, а не вперед в развитии России, актуализируются разные исторические аналогии – от Ивана III (а до него брака Василия II с Софьей Палеологом) до «царя-кесаря» – императора Петра I.

Действительно, у империи, где основная идея, как у Петра I, была служение государству, много привлекательных черт. В особенности на фоне провала «демократического проекта» в России. Империя представляется не только исторической традицией России, но и формой её существования и развития, которая во все периоды – от Московского царства до СССР – доказала свою эффективность.

Но, главное, на мой взгляд, то, что с точки зрения стратегии и стратегического планирования (в том числе «Основ») империя представляется гораздо более эффективной чем федеративная Россия и, тем более, рыхлый, «независимый» СНГ[27].

Примечательна в этой связи мысль З. Бжезинского, высказанная им в отношении американской империи в известной, даже христоматийной, работе: «Америка стоит в центре взаимозависимой Вселенной, такой, в которой власть осуществляется через постоянное маневрирование, диалог, диффузию и стремление к формальному консенсусу, хотя эта власть происходит в конце концов из единого источника, а именно Вашингтона, округ Колумбия»[28].

На этом фоне взвешенные и традиционно примирительные идеологически комментарии С.В. Лаврова, апеллирующие к «прагматизму» в государственной политике, прозвучавшие, например, на ассамблее СВОП в ноябре 2021 года, выглядели как-то слишком умиротворенно. Они говорят о тактике, а не о стратегии, о дипломатии, а не о долгосрочном политическом курсе. Во всяком случае, вплоть до выступления В.В. Путина на Валдайском форуме в том же ноябре 2021 года, где он провел «красные линии» в отношении системы национальных ценностей и интересов России, определенно сказав: «В современном хрупком мире значительно возрастает важность твёрдой опоры, моральной, этической, ценностной. По сути, ценности – это продукт культурно-исторического развития каждой нации и продукт уникальный. … Попытки ценностного диктата в условиях неопределённых и непредсказуемых перспектив ещё больше осложняют и без того острую ситуацию и влекут обычно обратную реакцию и обратный ожидаемому результат… мы полагаем, что должны опираться на свои духовные ценности, на историческую традицию, на культуру нашего многонационального народа»[29]. 

Это заявление В.В. Путина означало многое, но отнюдь не вело к изменениям в долгосрочном политическом курсе страны, ориентированном на «традиционное» политическое взаимодействие, где основными принципами и методами остаются политические средства, понимаемое в США как взаимодействие с «центром Вселенной» в Вашингтоне.  Тем более оно не нашло еще отражение в изменении внешнеполитической стратегии государства, которая остается по сути той же, что и была последние 5 лет, с поправками на частные изменения в СНБ последней редакции июля 2021 года.

Ситуация в корне изменилась после 14 декабря 2021 года, когда Россия сделала заявления о гарантиях своей безопасности, которые стали «поворотным пунктом» в её политике в отношениях с Западом. Быстрые переговоры и настойчивые действия дипломатии, которые по времени совпали с акцией ОДКБ в Казахстане в январе 2022 года, стали свидетельством серьезности политических намерений России изменить внешнеполитический курс от уступок «партнерам» к разумным договоренностям.